Четвертый эшелон - [3]

«Новости дня» № 18-44 — «Новости дня», «Хроника».

«Дело Артамоновых» — «Наука и знание».

«Жила-была девочка» — «Метрополь», «Заря».

«Воздушный извозчик» — «III Интернационал».

«Степан Разин» — «Кадр».

«Актриса» — «Экран жизни».

«Гроза» — «Диск».

«Семнадцатилетние» — «Экспресс».

И опять «Жила-была девочка». В «Авроре» можно посмотреть. «За Советскую Родину», «Заключенные» шли в «Повторном».

В ЦДКЖ — гастроли Ленинградского театра комедии, в Театре оперетты «Украденная невеста», Театр миниатюр показывал «Где-то в Москве», в цирке «Сегодня и ежедневно заслуженный артист РСФСР А.Н.Александров — леопарды и черная пантера».

Данилов пробежал глазами объявления. Так, все понятно. Теперь первая страница.

«ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА ЗА 10 ЯНВАРЯ

В течение 10 января северо-восточнее города Комарно наши войска с боями заняли населенные пункты Биня, Барт, Нова Вьеска, Перебете, Старая Дяла, Мартош и железнодорожные станции Нова Вьеска, Старая Дяла, Хетин, Комарно-Тэгельная (2 километра северо-восточнее города Комарно). За 9 января в этом районе наши войска взяли в плен более 800 немецких солдат и офицеров. В Будапеште наши войска, сжимая кольцо окружения немецко-венгерской группировки, с боями заняли крупнейший заводской район Чепель и остров Обудай с судостроительными верфями. За день боев нашими войсками занято в городе свыше тысячи кварталов. В боях в районе города Будапешта за 9 января взято в плен более 3000 немецких и венгерских солдат и офицеров. Северо-западнее и западнее Будапешта атаки пехоты и танков противника успешно отбивались нашими войсками. За 9 января в этом районе подбито и уничтожено 40 немецких танков.

На других участках фронта существенных изменений не было».

Он положил газету, взял «Огонек». На всю обложку портрет Грибоедова, на развороте фотография «На дорогах Венгрии». Бесконечная толпа пленных венгерских солдат, небритых, в мятых шинелях, в пилотках, натянутых на уши. И сразу же память вернула его в жаркий июньский день прошлого, сорок четвертого года, когда по улицам Москвы вели немецких пленных. Огромная колонна растянулась по всей улице Горького. Голова ее была на площади Маяковского, а хвост — на Ленинградском шоссе.

Данилов стоял у кукольного театра у самой бровки тротуара, он был в форме, и поэтому ему удалось стать ближе к мостовой. Улицы были заполнены москвичами, люди сидели даже на крышах домов. Впереди колонны шли генералы и старшие офицеры. Эти еще пытались бравировать, были подтянуты, выбриты, кое-кто с моноклями. Они делали вид, что ровно ничего не случилось и что привели их сюда просто на прогулку. За ними шла безлико-серая масса, поражающая своим однообразием. Данилов внимательно вглядывался, но так и не мог запомнить ни одного лица. И, пропуская мимо себя шеренги небритых, неопрятных людей, он вспоминал октябрь 1941 года, почти пустые улицы Москвы, кучи сожженных бумаг во дворах. Тогда немцам не удалось войти в Москву. Теперь их ведут по улицам солдаты полка НКВД.

Данилов закрыл журнал и пошел надевать сапоги, он все же решил пройтись, хотя сама мысль об этом казалась ему смешной.

Муравьев (утро того же дня)

Игорь дописывал справку. Начал писать ее еще Данилов, но перед уходом в отпуск он положил перед Муравьевым несколько исписанных страниц и сказал:

— С сего дня согласно приказу по управлению я числюсь в десятидневном отпуске. Так что этот труд допишешь ты как мой заместитель.

— Как дописывать труд, — ехидно заметил Игорь, — так я заместитель, а как жалованье получать — все старший оперуполномоченный.

— Тебя, Муравьев, погубит жадность. Не в деньгах счастье, товарищ капитан.

— Но с ними, товарищ подполковник. Справку я, конечно, допишу, но, как вам известно, моя жена, Инна Александровна, врач, она мне тоже найдет какую-нибудь болезнь.

— Это ты правильно решил. Сходи к врачу, здоровье надо беречь именно в твоем цветущем возрасте, а не лакать с Парамоновым водку в парке «Сокольники» и коммерческом ресторане «Москва».

— А вы откуда знаете? — Игорь густо покраснел. — Ну правда, Иван Александрович, кто стукнул?

— Хорошие люди.

— Так мы вовсе не водку пили, а пиво.

— Ой ли?

— Подумаешь, одну бутылку всего.

— Вот ты к врачу и сходи, пусть он тебя от пьянства вылечит, — улыбнулся Данилов. — Мне Инна звонила, я сказал, что ты был у меня. Запомни это, я твою молодую семью сохранил, так что теперь ты за меня все справки писать будешь.

— Буду, ой буду, Иван Александрович, — засмеялся Игорь, — а то я удивился, чего она не ругалась.

— Запомни: не тот друг, с кем водку...

— Пиво, ей-богу, пиво.

— Ну, пусть пиво.

— Вас понял, а предателя Парамонова...

— Ты на него не клепай, он мужик — кремень, другие вас видели, совсем другие люди.

Первые пять дней Муравьев так и не брался за эту справку, но сегодня утром ему позвонил из ГУББ[1] наркомата полковник Серебровский, которого в прошлом году перевели из МУРа, и сказал, что справка не позже завтрашнего дня должна лежать на столе начальника главка. Игорь бросил все дела, заперся в кабинете Данилова и начал дописывать проклятую справку. К десяти часам голова у него начала гудеть, а перед глазами прыгали бесконечные проценты и цифры.