Четвертое сословие - [13]

Младшая дочь шотландского пресвитерианского священника, получившая образование в колледже Св. Леонарда в Дамфрисе, она точно знала, чего от нее ждут. Флорри была предана детям, как и они ей, а мисс Стедман, казалось, была предана только своему делу и выполнению своей святой, как она считала, обязанности.

Она требовала, чтобы все, независимо от статуса, всегда обращались к ней «мисс Стедман», и ни у кого не оставила сомнений, какое место отведено им в ее социальной шкале. Шофер произносил ее имя с поклоном, сэр Грэхем — с почтением.

С самого первого дня она установила правила в детской, которые заслужили бы одобрение офицера «Черной Стражи».[3] Кит перепробовал все — от заискивания до обид и оглушительного рева — пытаясь перетянуть ее на свою сторону, но быстро понял, что она непреклонна, как скала. Отец пришел бы на помощь мальчику, если бы его жена не пела дифирамбы мисс Стедман — особенно когда та совершила героическую попытку обучить юного джентльмена литературному английскому.

В пять лет Кит пошел в начальную школу и в конце первой недели пожаловался мисс Стедман, что другие мальчики не хотят с ним играть. Она посчитала, что ее положение не позволяет ей сказать мальчику, что за долгие годы его отец нажил себе много врагов.

Вторая неделя стала настоящим кошмаром, потому что Кита постоянно третировал мальчик по имени Дезмонд Мотсон. Отец Дезмонда был участником аферы горного комбината, которая несколько дней не сходила с первых страниц «Мельбурн Курьера». Положение усугублялось тем, что Мотсон был на пять сантиметров выше и на три килограмма тяжелее Кита.

Кит решил обсудить проблему с отцом. Но они виделись только по выходным, и Кит радовался возможности пообщаться с ним. В воскресенье утром он приходил к отцу в кабинет, и тот высказывал ему свое мнение о содержании «Курьера» и «Газетт» за прошедшую неделю, а потом сравнивал их с газетами своих конкурентов.

— «Великодушный диктатор» — слабый заголовок, — как-то воскресным утром заявил отец, бросив взгляд на первую полосу вчерашней «Аделаид Газетт». И добавил через несколько минут: — А статья еще хуже. Всех этих людей нельзя даже близко подпускать к первой полосе.

— Но вверху колонки стоит только одно имя, — заметил Кит, внимательно слушавший отца.

Сэр Грэхем хмыкнул.

— Верно, мой мальчик, но заголовок придумал помощник редактора, причем, скорее всего, журналист, написавший статью, к этому времени уже давно ушел домой.

Но Кит так и не понял, пока отец не объяснил ему, что заголовки сочиняют за несколько минут до подписания номера в печать.

— Заголовок должен привлечь внимание читателей, иначе они просто не станут читать статью.

Потом сэр Грэхем вслух прочитал статью о новом немецком лидере. Тогда Кит впервые услышал имя Адольфа Гитлера.

— Хотя фотография отличная, — добавил отец и показал на изображение невысокого человека с усами, похожими на зубную щетку, который стоял в театральной позе, высоко вскинув правую руку. — Никогда не забывай старое заезженное клише: «Фотография стоит тысячи слов».

В дверь резко постучали. Они оба знали, что такой звук могли издать только костяшки пальцев мисс Стедман. Каждое воскресенье, с тех пор как она приехала, ее стук раздавался в одно и то же время с разницей лишь в несколько секунд.

— Войдите, — произнес сэр Грэхем своим самым суровым голосом и подмигнул сыну. Никто не знал, что мужская половина семьи Таунсендов называла мисс Стедман «группенфюрером» за ее спиной.

Мисс Стедман вошла в кабинет и произнесла те же слова, которые в течение последнего года повторяла каждое воскресенье:

— Мастеру Киту пора собираться в церковь, сэр Грэхем.

— Неужели, мисс Стедман, уже так много времени? — отвечал он, подталкивая сына к двери. Кит с неохотой покинул надежное укрытие отцовского кабинета и побрел вслед за мисс Стедман.

— Знаете, что сейчас сказал мне отец, мисс Стедман? — спросил Кит с сильным австралийским акцентом, зная, что это ее разозлит.

— Не имею представления, мастер Кит, — ответила она. — Но что бы он ни сказал, будем надеяться, это не помешает вам сосредоточиться на проповеди преподобного Дэвидсона.

Кит погрузился в угрюмое молчание, шагая за ней вверх по лестнице к своей спальне. Он не издал больше ни звука, пока не уселся вместе с отцом и матерью на заднее сиденье «роллса».

Кит знал, что придется вникать в каждое слово священника — мисс Стедман перед сном устраивала проверочный тест ему и сестрам по мельчайшим подробностям текста. Сэр Грэхем был счастлив, что его не подвергали подобной процедуре.

Три ночи в домике на дереве — который мисс Стедман соорудила в течение нескольких недель после приезда — таким было наказание ребенка, набравшего меньше 80 процентов на экзамене.

— Формирует характер, — постоянно напоминала она им.

Кит, разумеется, никогда не говорил ей, что иногда специально давал неправильный ответ, потому что три ночи в домике на дереве были благословенным спасением от ее тирании.

Когда Киту исполнилось одиннадцать лет, были приняты два решения, которые повлияли на всю его оставшуюся жизнь, причем оба вызвали у него потоки слез.

После объявления войны Германии австралийское правительство дало сэру Грэхему особое поручение, и теперь, как он объяснил сыну, ему придется проводить много времени за границей. Это было первое решение.