Четвертое сокровище - [3]

Шрифт
Интервал

— Как удачно, по мнению молодого сэнсэя, вы сможете выступить на предстоящем каллиграфическом состязании Дайдзэн-Курокава?

Речь шла о соревновании между его школой и школой каллиграфии Курокава. Сэнсэй Дайдзэн ожидал этого вопроса и подготовил рассказ о краткой истории состязаний. В 1659 году самурай Саката и основатель школы Курокава положили начало соревнованиям по каллиграфии под названием Дайдзэн-Курокава, которые по сей день считаются самыми престижными в Японии. Эти поединки, проводимые с тех пор каждые три года, помогали убедиться, что искусство каллиграфии в обеих школах находится на большой высоте.

Учитель Дайдзэн ответил, что не может предугадать результата состязании, но сделает все от него зависящее.

Он надеялся, что журналистка спросит его, почему каллиграфия, если заниматься ею правильно, вся проникнута духовной энергией. Он хотел, чтобы она спросила, почему даже для того, чтобы достигнуть посредственного уровня в каллиграфии, необходимо посвятить себя упорным занятиям. Ему бы хотелось, чтобы она спросила, зачем в наш век средств массовой информации нужно заниматься таким древним видом искусства.

Она не спросила больше ничего.


>Правильная поза крайне важна при занятиях сёдо — она позволяет каллиграфу контролировать энергию, возникающую при единении мысли и тела. Правильная поза естественна и расслаблена Плечи, например, не должны быть напряжены и приподняты, их следует расслабить и опустить. Точно так же позвоночник не должен быть напряжен, его не следует держать слишком прямо или же, наоборот, сутулиться. Позвоночник должен сохранять естественную, слегка изогнутую форму. Иероглифы, написанные каллиграфом в неправильной позе, будут выглядеть неестественно и напряженно, как будто каждая черта, последовав за своим создателем, приняла неестественную позу.


Медленно и ровно выдыхая, сэнсэй переместил вес тела в центр тяжести. Приняв правильную позу, опустил кисть в углубление тушечницы — Тушечницы Дайдзэн. Если бы журналистка спросила об этой тушечнице, он бы объяснил, что из камня ее вырезал поэт Дзинмай, основавший школу в 1409 году Уйдя на покой, он передал ее своему преемнику. Этот акт передачи стал традицией и продолжался, пока не учредили состязания Дайдзэн-Курокава. Тогда тушечница стала вручаться победителю как переходящий трофей. Недавно она вернулась в Дайдзэн после трех поражений подряд. Чудовищная череда провалов наконец прекратилась победой предыдущего, двадцать восьмого сэнсэя школы Дайдзэн, который умер всего несколько месяцев назад от рака поджелудочной железы.

Долгом сэнсэя Дайдзэн было выиграть это состязание. Все остальное можно оставить в стороне, если это необходимо, для победы. Таинственное состязание приводило в трепет не только энтузиастов каллиграфии, но и вся Япония загадочным образом с восторгом опадала его. Телевизионная трансляция должна была вестись не только во время состязания. До начала должны были рассказать о мнениях и прогнозах экспертов и показать интервью с участниками. А после планировалось дать детальный анализ результатов и взять интервью у победителей. Каждое такое состязание привлекало в школы потоки новых учеников. Победившая же школа, само собой, всегда привлекала лучших.



>Иероглиф «эй» имеет два значения: «вечный» и «долгий». Он, вероятно, произошел из пиктограммы, изображающей реку и ее притоки. Этот иероглиф хорошо известен каллиграфам, поскольку состоит из восьми основных каллиграфических черт «эйдзи хаппо».

>Дневник наставника, Школа японской каллиграфии Дзэндзэн.


Сэнсэй Дайдзэн знал, что для, победы в противостоянии один на один с главой школы-соперника он должен посвятить этому все свое время и энергию, причем — в несоизмеримо большей степени, чем когда учился пли даже преподавал сам. Он, конечно же, участвовал в сотне подобных соревнований, больших и маленьких. Но даже в самых влажных напряжение и бремя ответственности, ложившиеся на него, по сравнению с тем, что предстояло ему в состязании Дайдзэн-Курокава, больше напоминали прогулку тихим летним вечером по спокойной Тропе Философии в Киото.

Всякий раз за полгода до таких соревнований главные наставники состязались между собой в каллиграфическом искусстве, чтобы определить свои сравнительные ранги. Перед последним состязанием сэнсэй Дайдзэн в напряженной схватке победил Арагаки. Победа ему дала ранг наставника номер один и практически гарантировала, что он станет следующим главой школы.

Вспоминая об этом состязании, он удивлялся, что вообще выиграл у Арагаки. Прежде всего, Арагаки жаждал победы намного сильнее. Кроме того, соперник буквально заточил себя в мастерской на два месяца перед самим турниром, практикуясь часами. Он же не добавил ни минуты к своему обычному графику занятий: три раза в неделю по утрам.

Во время состязания сэнсэй Дайдзэн поглядывал на Арагаки: лицо соперника сосредоточенно кривилось, на висках выступали капли пота. Возможно, Арагаки предчувствовал, что глава школы умрет еще до конца года и победивший в состязаниях старший наставник станет новым сэнсэем Дайдзэн.

Арагаки не был самым старшим наставником в школе Дайдзэн. Сравнительно молодой, он пробыл в школе на десять лет дольше Симано. Два других старших наставника (оба виртуозно владели техникой, но, по мнению сэнсэя Дайдзэн, страдали отсутствием творческого чутья) были в школе соответственно на одиннадцать и восемнадцать лет дольше Арагаки. Практически во всех школах японского искусства, будь то каллиграфия, чайная церемония, или же игра на бива


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.