Четвертое измерение - [10]

— Да, уж точно! — согласилась Базанова. — Мудрено понять!

— Будет он глядеть на собаку, — продолжал Стурин, — а ему будет представляться, что это лев — царь зверей. Станет смотреть на дворника что ли какого чумазого, да еще пьяницу, а будет ему представляться, что это якобы… ну, угодник, что ли, святой. Будет глядеть на какую-нибудь такую морду в шляпке и в мантилье, что все прохожие ухают, плюют, да крестятся, а вашему Константину Алексеевичу покажется это распрекрасною царевной по красоте.

— Грех вам это, Данило Иванович! — вдруг произнесла Базанова совершенно другим голосом. — Я думала, вы моего Костю любите, а вы вот про него какие вещи сказываете! Что же мне его в сумасшедший дом, что ли, везти?

— Зачем в сумасшедший дом! Он никого не обижает. Человек хороший, умный, добрый и, главное, дельный! Посмотрите, будет знаменитым ученым. Вы меня не так поняли, да и понять вы меня не можете. Сказываю вам, что покороче, да попроще разъяснить вам вашего Константина Алексеевича нельзя. Если разъяснять вам как следует, то надобно нам с вами сейчас поступить в гимназию, пройти семь классов, поступить в университет, через одиннадцать лет я вам стану объяснять и вы поймете… Ну, пожалуй, хоть в университет и не нужно, а в гимназию нам надо будет непременно с вами поступить.

Пелагея Степановна, совершенно озадаченная, только таращила глаза. Ото всего этого разговора у ней в голове было так нехорошо, что она уже не рада была, что приехала объясняться. Но Стурин, снова горячо расхвалив Базановой её сына, успокоил ее и вдобавок обещался вскоре приехать к ним и увезти его к себе.

VIII

Чрез три дня в сумерки Стурин был в мезонине маленького домика и дружески расспрашивал молодого человека об его поездке в Москву. Базанов сначала конфузился, как-то ежился, увертывался от прямых ответов, но наконец Стурин сумел заставить его высказаться откровенно. Базанов пылко и с горечью объяснил свое разочарование в Заквашине.

— Да почему?! — восклицал Стурин. — Еще-то что же! Дальше-то что?

Базанов поневоле должен был передать подробно весь свой разговор с ученым. Стурин слушал внимательно, не пропуская ни единого слова, и наконец, когда Базанов умолк, он вздохнул и развел руками.

— Понимаете ли вы теперь, в каком я очутился нравственном положении! — воскликнул горячо Базанов.

— Понимаю, любезный мой, понимаю… но только я тоже ясно понимаю, что Иван Кондратьевич Заквашин ни телом, ни душой не виноват ни пред Господом Богом, ни пред людьми, ни пред вами. Вы завтра влюбитесь до страсти в первую красавицу, какая есть во всей Российской Империи, и будете изнывать от любви к ней, но вдруг после завтра узнаете, что у ней иногда бывает расстройство желудка и вся ваша любовь вылетит в трубу. Скажите-ка, голубчик, как по вашему у Юлия Цезаря… или хоть возьмем из другого мира… у Шекспира, что ли, или у какого-нибудь там еще великого гения… ну, у Ньютона, что ли… Мало ли их! Как вы полагаете, никогда не бывало, ну хоть вот у Шекспира — колики, или икоты?

Базанов кисло рассмеялся и выговорил:

— Это все не то!

— Нет, извините! — вдруг будто обозлился Стурин. — Оно именно «то» и есть. Это самое! Вам, видите ли, оскорбительно, что ваш великий философ, написавший действительно замечательную книгу, — плод труда целой жизни — может-быть мечтает и вздыхает кой о чем суетном, людском. Ему обидно, что он не сановник! Разделите, батюшка! В один час человек слушает с наслаждением симфонию, в другой час тот же человек кушает с наслаждением свиную котлету. Разделите, родной мой! А не разделите — вы всю вашу жизнь, черт его знает, как проживете.

— Нет! Нет! Данило Иванович. Это все не то! Эта все хорошо шутить так, а в действительности…

— Ну, вот что, юный мой друг, печалуйтесь сколько хотите насчет того предмета, что Ивану Кондратьевичу обидно, почему он не Александровский кавалер что ли, а все-таки поедемте ко мне. У меня будет приезжий из Лондона — такой медиум, каких до сих пор не слыхано и не видано. У него, милый мой, завязываются на бесконечной нити узлы так же свободно, как баба чулок спицами вяжет.

Стурин уехал, взяв слово с приятеля на другой же день приехать к нему в имение, где предполагалось съедется довольно большое общество ради сеанса замечательного спирита из Лондона и одного русского корифея по части загробной корреспонденции и всяких медиумических явлений. Стурин должен был всех разнообразных гостей угощать чертовщиной.

Действительно, Базанов, приехав в великолепную усадьбу богатого помещика, нашел большое общество, весьма разнообразное.

Одних понудило приехать любопытство видеть фокусы какого-то английского мошенника, других — искренняя вера в нечеловеческие свойства сына Альбиона, а третьих — просто желание очень вкусно в продолжение нескольких дней обедать и ужинать у Стурина.

Базанов был, конечно, из числа простых любопытных. Как ни старался Стурин священно настроить молодого человека пред сеансом — ему это не удалось.

В числе прочих гостей оказалась женщина, которая особенно приветливо и радостно встретила Базанова. Это была та же Лукерья Ивановна Рюмина, с которой он давно не видался и которая особенно дружески встретила, его теперь.