Четвертое измерение - [9]

– Дайте я понесу ваш ящичек, Федор Степанович, – попросила Сонька.

– Пожалуйста. Только мы сейчас немного укоротим ремешок. Ну вот… Все равно немножко великоват.

– Что в нем? – спросила Сонька.

– Краски.

Летчик взял из ее рук ящичек, открыл его и опустил на песок.

В первое мгновение Сонька растерялась. В одной половинке ящика лежали кисти, краски, какие-то бутылочки, а в другой сверху рисунок карандашом – ящерица бежала и на бегу оглянулась… В движении была лапка с крохотными пальчиками, напряженно жгутиком вытянут хвостик…

Сонька осторожно приподняла рисунок. Под ним лежало маленькое полотно – совершенно пустое.

– Хотел нарисовать море, – сказал Исаев, – но сегодня не мог приступить к работе. Кстати, я уже извел несколько полотен… Понимаешь, море никогда не бывает пустым, оно полно беспокойства или покоя, движения и света или холода и мрака. Да и пустота неба – это не совсем пустота. Там есть опора крылу, облака плывут в нем, как медузы, и большую часть времени в нем проводят птицы.

Он замолчал и посмотрел на Соньку – поняла ли она его?

Она подняла голову – воздушно-светлы были глаза ее.

– Может быть, ты любишь рисовать? – вдруг спросил он.

– Не-ет, у меня никаких талантов. Вот Филька из первого класса – тот везде рисует… Даже на хлебном фургоне и на молоковозке. Он хочет нарисовать жирафа во всю стену.

– Почему непременно во всю стену?

– Потому, что у жирафа длинная шея. – Сонька почувствовала, что летчик про себя улыбается. – Вот увидите, Филька будет художником.

– А ты кем думаешь стать?

– Я просто хочу найти четвертое измерение.

– Опять это четвертое измерение…

– Ну да. Если бы кто-нибудь знал, как туда попасть.

Летчик задумался на минуту.

– Может быть, я немножко смогу тебе помочь, – сказал он. – Я ведь живу в трехмерном мире. Мои чувства – мое зрение, слух, осязание – приспособлены к высоте. Я привык воспринимать мир не совсем так, как все остальные люди, которым приходится перемещаться лишь в пределах двух измерений. Такова уж особенность моей профессии. Однако даже я не могу сказать, что мне, человеку неба, одинаково близки и понятны все три пространственные координаты – длина, ширина и высота. Хотя иногда я воспринимаю окружающую трехмерность как-то необычно, смотрю на нее так, как мы смотрим на пол – сверху вниз, из третьего измерения, но не в малых масштабах, а охватывая все. Я понимаю, мне недостает интуиции, пространственного воображения, и все же интуитивно я иногда чувствую существование многомерности. Очевидно, человек открывает новое, когда тому приходит час. – Он умолк и с досадой добавил: – Видно, все это я говорю не так, как надо бы… Слишком по-взрослому. У меня, понимаешь, нет детей. Вот и не научился разговаривать с ними…

Соньке стало грустно, что у летчика нет ребятишек, что ему не к кому возвращаться со своего неба.

Они свернули на тихую улицу, сбегавшую в море; справа и слева зеленели молодые сады, среди деревьев медленно вращались тяжелые лопасти ветряков.

Возле одного из домов летчик остановился:

– Ну вот, Соня, мой дом…

Сонька с удивлением оглядела небольшой дом из белого известняка. Вокруг не росло ни травинки, все поражало запустением.

– Ваш дом? – переспросила Сонька и, сняв с плеча ремешок, протянула летчику ящичек. – Ну, я пошла. До свидания.

– До свидания, Соня…

Ее поразила горечь, прозвучавшая в его голосе. Она остановилась.

Странно было видеть этого большого сильного человека таким растерянным.

– Мне не нравится ваш дом, Федор Степанович, – сказала она.

– Он просто заброшен, Соня.

Сонька тронула болтавшуюся на одной петле калитку – раздался унылый тягучий скрип. Прошла через пустой двор. Посреди заброшенного огорода стоял ветряк. Лопасти его, как видно, давно не отзывались на порывы ветра, рабочий механизм покрыла рыжая ржавчина.

– Не крутится, стоит, как немой укор, – сказал летчик.

Сонька обернулась:

– А почему?

– Я все время на аэродроме. Здесь бываю редко, в немногие свободные дни. Да и то не сижу дома, а хожу с этюдником к морю. Вот дом и заброшен.

– Зачем же тогда вам дом? – вырвалось у Соньки.

– Видишь ли… – летчик достал из кармана ключ, открыл дверь. – Видишь ли, моя жена…

Сонька вошла за ним в пустой гулкий дом. На полу, на столе и стульях – на всем лежала серая пыль.

– Это был наш дом, – продолжал летчик, – а теперь в нем скоро поселятся летучие мыши.

– Давно умерла ваша жена, Федор Степанович?

Летчик резко повернулся к ней. Но Сонька не видела этого. Она внимательно осматривала дом, полный любопытных для нее вещей. На диване она увидела большую куклу, бросилась к ней, схватила ее, и мгновенно Сонькины руки стали серыми от пыли. Она принялась чистить куклу, сдувать с нее пыль. На тумбочке под зеркалом нашла расческу и начала расчесывать ее ярко-желтые волосы.

– Давно ваша жена умерла? – снова спросила Сонька.

– Она не умерла, – как бы издалека ответил летчик. – Она уехала. Это ее дом. Вернее, дом ее покойного отца. Десять лет назад я встретил ее, как и тебя, здесь на берегу моря… – Он умолк. Сонька, не оборачиваясь, занималась куклой. Слышно было, как он четкими своими шагами пересек комнату. – Встретил я ее на берегу моря, – повторил он. – Она чистила песком закопченную кастрюлю. Знаешь, как трудно иногда снимается нагар… Она приехала к отцу на каникулы. Она была студентка…