Четвертое измерение - [27]

В интернатской мастерской она склеила из тонюсеньких реечек кубик чуть меньше спичечной коробки и второй – побольше. Один поместила внутри другого, привязала ниточками так, что он висел как раз посередине. Возилась с этой штукой весь день, но получилось хорошо, ровно. Потом у себя в комнате, когда оставалась одна, подвешивала его против настольной лампы и гасила люстру. На стену падало удивительное отражение. Она могла сколько угодно рассматривать его.

Однажды в комнату зашел дежуривший по интернату Вениамин Анатольевич. Он долго стоял у двери, глядя на Соньку, потом тихо подошел:

– Что ты делаешь, Соня?

Сонька испуганно вздрогнула, хотела было оборвать нитку, на которой висел кубик, но математик остановил ее:

– Погоди. Объясни, о чем думаешь?

– Не знаю.

– Почему тебя интересует проекция этой штуки?

– Не знаю.

– Но ведь ты, по-видимому, что-то хочешь здесь понять?

– Да. Только я не знаю, что.

– А что тебе хотелось бы сделать с этой фигурой? Сонька сразу оживилась:

– Распилить наискосок тень.

– И что? – Математик так и впился взглядом в ее напряженные брови.

– А где ни отпили, не получится плоскость. А я никак этого не могу понять.

– Это четырехмерный куб, Соня, вот и все.

И тогда Сонька спросила:

– А что, если перепилить небо?

– Распилить вселенную? Видишь ли, твой кубик висит на нитке неподвижно. И его тень тоже неподвижна. А наша вселенная в пространственном отношении очень неоднородна. Двадцать миллиардов лет назад она представляла собой точку, затем этот чудовищный сгусток раскаленной материи стал быстро расширяться, а его температура – резко падать. Чтобы хоть как-то представить себе это явление, достаточно сказать, что через одну десятитысячную долю секунды после начала взрыва, когда только началась кристаллизация ядерного вещества, размеры вселенной составляли около тридцати километров.

У Соньки от волнения даже расширились зрачки.

– Вот это да… – прошептала она.

– Теперь подумай сама, возможно ли распилить вселенную даже мысленно.

В тот вечер он долго рассказывал Соньке об асимметрии вселенной, о соотношении вещества и антивещества, о черных дырах и квантовой структуре вакуума.

Сонька завороженно слушала его, ее воображению рисовался мир гигантов. От всего этого захватывало дух. В мире существовали силы, которые скручивали даже время.

Куб медленно поворачивался на невидимой нитке, скрещивались, сходились и расходились на стене его многочисленные грани – ничто и нигде не существовало изолированно от окружающих сил.

И сейчас, когда математик писал на доске условия контрольной работы, она думала о разлетающейся вселенной, о кривизне пространства и относительности времени.

Когда Рыжик ткнул ее карандашом в спину, она обернулась, чтобы треснуть его угольником. Но увидела круглые от страха глаза. Рыжик быстро прошептал:

– Решай скорее, а то у всех будут пары.

Сонька посмотрела на доску. И прежде чем математик дописал на доске второй вариант до конца, она решила обе задачи и швырнула назад через плечо шпаргалку.

Но математик увидел мелькнувшую бумажку.

– Встань! – вне себя крикнул он Соньке.

Сонька вскочила с места, испуганно глядя на учителя. Никогда еще класс не видел его таким рассерженным.

Вениамин Анатольевич быстро подошел к Рыжику, забрал у него шпаргалку и сунул ее в карман, затем остановился возле Соньки.

На парте перед ней лежал лист бумаги, исчерченный геометрическими фигурами, от которых ломило глаза.

– Пересядь за первую парту, – тихо сказал он и, вытирая платком испачканные мелом руки, медленно пошел к доске.

До конца урока он не спускал с Соньки глаз.

Несколько раз она порывалась тайком написать шпаргалку, но он забирал у нее недописанные бумажки.

В классе повисла угрюмая тишина. Все напряженно думали над задачами, растерянно озирались.

На перемене Вениамин Анатольевич собрал тетради, аккуратно выровнял ладонью пеструю стопку.

– Останься, мне надо с тобой поговорить, – сказал он, когда ребята стали выходить из класса.

Сонька поняла, что предстоит нагоняй.

– Когда кончатся эти шпаргалки на контрольных? – спросил математик.

Сонька молчала.

– Я понимаю, – язвительно продолжал математик, – это не соответствует твоему понятию о справедливости, чувстве товарищества. Ты смотришь на это как на взаимовыручку… Но ведь это уже стало входить в систему, из-за тебя класс разучился думать. Чуть потруднее задача, никто и не пытается ее решить, все ждут твоей шпаргалки.

Вениамин Анатольевич умолк и стал нервно замысловатыми петлями и восьмерками ходить по классу. Сонька молчала.

– Ты, видимо, воспринимаешь все это как рядовую нотацию, – снова заговорил математик. – Но это не так. Их ждут электроника, космос, ядерная энергетика. – И вдруг математик снова повысил голос, почти закричал: – Кто, по-твоему, будет всем этим заниматься? Марсиане, что ли? Какой смысл в моей работе, если я буду выпускать невежд?

Только теперь Сонька подняла на него глаза.

Математик был расстроен, весь взъерошен, очки сползли на середину длинного носа.

Он как попало собрал бумаги в свой большой потертый портфель и, ничего более не сказав, ушел из класса.

И сразу в дверь проскочил маленький Рыжик.