Четвертое измерение - [24]

Напряжение, воцарившееся в классе, мгновенно исчезло. Все сразу забыли о собрании, вытягивали шеи, силясь прочитать, что написано на бумажке. Раздался чей-то одинокий сдавленный смех, потом поднялся шум.

И вдруг у Анны Петровны посинели губы. Она, неверными движениями хватаясь за воздух, опустилась на стул.

Эмма Ефимовна испуганно бросилась к ней.

– Ничего, ничего, пройдет, это сердце… – Анна Петровна едва шевелила губами, но ее слышал весь замерший в испуге класс. – Пройдет… Это бывает… Ну вот, уже немного легче… Володя, – она посмотрела на сидевшего за первой партой Татищева, – у меня на столе валидол, сбегай, принеси…

Татищев побежал за валидолом.

Эмма Ефимовна подошла к Рыжику. Он весь съежился, сжался в комочек.

– Убирайся из класса! Рыжик, как заяц, побежал к двери.

Стрекоза, описав медленный круг, вылетела в окно. В класс вбежал Татищев.

– Ну вот и ладно, – сказала Анна Петровна, достав таблетку.

Эмма Ефимовна наклонилась к ней, спросила о чем-то. Анна Петровна отрицательно покачала головой.

– Ребята, – уже решительнее и тверже заговорила Эмма Ефимовна, – вы должны принципиально, как подобает пионерам, оценить поступок Игоря Смородина. Мне кажется, он ничего не осознал.

– Он осознал, – сказала Сонька.

– Уж не тебе бы его защищать. Что же он осознал?

– Осознал, и все.

Эмма Ефимовна пожала плечами:

– Кто еще хочет выступить?

Руку подняла староста Алевтина Рушник.

– Мы все знаем Игоря Смородина давно, – заговорила она, словно отвечала хорошо выученный урок. – Он все время позорит не только наш класс, но и весь интернат. Он плохо учится, дерется, убегает из интерната. Он не ведет никакой общественной работы, никого не хочет признавать. Никто не знает, почему он сбежал из дома и приехал сюда, надо это выяснить, может, он дома что-то украл…

В классе наступила такая тишина, что слышалось только трудное дыхание Анны Петровны.

Игорь некоторое время тупо соображал, что говорит Алевтина, потом попытался что-то сказать, но не смог, пошел, как слепой, из класса. Таким его еще никогда не видели.

Поднялся шум, которого уже не могли унять ни завуч, ни Эмма Ефимовна.

С места вскочил всегда сдержанный и спокойный председатель совета отряда Володя Татищев.

– Тебя надо переизбрать! – крикнул он Алевтине. – Ты только и делаешь, что разносишь сплетни!

– И никакие не сплетни, – огрызнулась Алевтина. – Все правда. Это тебя надо переизбрать, что ты его покрываешь. И все потому, что футбол вместе гоняете. Вот.

– А вот и сплетничаешь! – закричала на весь класс Сонька. – Я сама видела, вечно сидишь возле дома со старухами и сплетничаешь! И в интернате разносишь сплетни!

– А ты все врешь. Ты самая первая врунья в интернате. Тебе давно уже никто не верит. Молчала бы!

– Ты бы сама молчала, дура, – сказала Сонька.

– Знаю, знаю, почему ты везде заступаешься за Игоря… – на тонких губах Алевтины появилась непонятная улыбка.

Сонька, наклонившись набок, стянула с ноги сандалию и, зажав ее в руке, напрямик двинулась к Алевтине.

– Соня, прекрати сейчас же! – крикнула Анна Петровна.

– Не прекращу! – Сонька вовсе и не собиралась грубить учительнице, но все происшедшее настолько вывело ее из равновесия, ожесточило, что она едва ли сама толком понимала, кому и какие слова говорит.

И Анна Петровна, видимо, поняла это.

– Сядь на место. Мы с тобой поговорим после. Сейчас не время.

Сонька нехотя вернулась к своему столу.

– Анна Петровна, давайте сейчас же переизберем Алевтину, – предложил Татищев.

Анна Петровна укоризненно покачала головой:

– Не тебе бы, Володя, вносить такие нелепые предложения. Уж кто-кто, а ты должен знать, что так не делается. Выборы – это выборы…

Сонька попросила разрешения выйти. Она обежала весь интернат, думала, может, Игорь где-нибудь забился в укромный угол. Но не нашла его нигде.

Ни у кого не отпросившись, Сонька отправилась в порт. Денег на автобус у нее не было, и она пошла напрямик через дюны.

Тяжелый горячий песок набивался в сандалии. Она останавливалась, высыпала его и шла дальше среди мертвых суставчатых кустов, опутанных следами ящериц. Раскаленная пустыня дышала резким сухим жаром.

«Они не понимают, – думала Сонька, – что Игорь верит всяким сказкам, что его легче легкого обмануть.

Ушастый наговорил про Север. Он и поверил. Может, и сейчас Игорь подался к Ушастому…»

Сонька искала Игоря и на базаре, и на пристани, обежала весь поселок, заглядывая во дворы, побывала за портовыми складами и на песчаной косе. Она уже едва держалась на ногах, когда поднималась от моря к дому Исаева.

Сонька долго сидела на крыльце, прислонившись к двери спиной и затылком. Ноги гудели от усталости.

«Значит, Игорь уехал, – решила она. – Пробрался на какой-нибудь грузовой пароход и уплыл. Он ведь так хотел куда-нибудь уплыть…»

Сонька открыла дверь, обошла пустые комнаты, принялась за уборку. Прибрав в доме, вышла во двор. Остановилась, глядя, как медленно переваливаются под слабым ветром лопасти ветряка.

Вокруг колодца уже зеленела трава, над ней кружились мошки, от лопастей ветряка плыли летучие тени, ослепительно вспыхивали дюралевые листы.

Сонька полила уцелевшие кусты крыжовника, посаженный несколько дней назад укроп и какой-то особый многолетний чеснок. Увидела, что грядки были кем-то недавно разрыхлены.