Четвёртая сердитая мышь - [3]

– Сатира – прекрасно, – говорил Майкл. – Ирония – замечательно. Только не надо экзистенциализма. И аморальности. Не надо ennui*.

Майкл был у себя в кабинете – беседовал по телефону с драматургом, написавшим для «Лукаса» последнюю – пьесу. Джереми Джекс сидел в своем уголке рядом с кабинетом Майкла и подслушивал.

– Так вот, – продолжал Майкл. – «О мышах и мышах» – хорошая вещь, но у нее есть свои недостатки. Джереми вздохнул. Премьера спектакля «О мышах и мышах» должна была состояться через месяц. Эта новая постановка была нетрадиционной для «Лукаса»; все занятые в ней актеры выходили на сцену в костюмах гигантских мышей.

– С первым актом все в порядке, – сказал Майкл. – Меня беспокоит второй. Что движет мышами во втором? Джереми вздохнул снова. С самого своего рождения «Лукас» принадлежал людям по фамилии Хай – это была знаменитая на весь Манхэттен театральная семья. Её представители всегда выступали как продюсеры и режиссеры своих спектаклей, а иногда еще и редактировали сценарии. Это было неслыханно, но Лукас Хай, основавший театр в 1890-м году, был неслыханно богат и мог позволить себе немного самодурства. Позволяли себе это и его потомки.

– Отлично, – сказал в трубку Майкл Хай. – Завтра жду исправленный сценарий. – Щелкнул рычажок. Джереми вздохнул напоследок, словно подводя итог.

– Слышу, слышу, – раздался голос Майкла. – Что с тобой стряслось?

– Ничего, – промямлил Джереми.

Майкл вырос на пороге. Как и Джереми, он был шести футов ростом, но упитаннее и пятидесяти лет от роду. Еще у него были бакенбарды и галитоз**.

– Выкладывай, Джекс, – сказал Майкл,

Джереми не питал к Майклу особой любви. Однако Майкл платил ему приличные деньги, не перегружал работой и часто интересовался его мнением на репетициях.

– Просто можно подумать, – сказал Джереми, – что вы хотите сделать из «Мышей и мышей» смешную пьесу, а изначально это не предполагалось.

– Вопрос, – сказал Майкл, – Разве Джереми Джекс – эксперт по части смешного?

– Нет, – ответил Джереми.

– Вопрос, – сказал Майкл. – Был ли смешным «Носорог» Ионеско?

– Ну… – замешкался Джереми.

– Нет, – отрубил Майкл. – Я видел его в Лондоне в семьдесят пятом. На сцене были двадцать человек, переодетых носорогами, и никто в зале даже не усмехнулся. – Майкл упер руки в бока, – Мыши не смешат. Мыши пугают.

– Ладно, – пробормотал Джереми. – Проехали. После своего провального выступления в колледже Джереми решил поставить крест на карьере комика. Он нашел утешение в Чехове и Достоевском. Джереми чувствовал: русские писатели понимали, что такое тоска. У них могли быть свои выверты, но они верили в Дьявола, и чтобы проникнуться их мрачностью, не надо было любить черный кофе или одеваться в черное. В том, что казалось ему «русским духом» Джереми ценил именно тьму, которую он открыл в себе в ту ночь несколько лет назад – в ту единственную ночь, проведенную с Фрейдой. У них так и не завязался роман. Они сошлись однажды как неудачники и совокупились как неудачники, но с тех пор избегали друг друга. В воспоминаниях Джереми Фрейда была страдающей, трагической фигурой, вроде обреченного Карамазова или Фауста. Он думал о ней иногда, шагая по Бродвею в «Черривудс», где так часто сиживал по вечерам его покойный дед. В «Черривудсе» Джереми потягивал у стойки «Катти Сарк» и наблюдал за комиками, которые пытались занять на здешней эстраде место Робби Джекса. Это были двое актеров лет тридцати пяти, с редеющими волосами и в приличных костюмах. Они закатывали глаза и отпускали шуточки насчет женщин.

Комики – не мужчины, – сказал Джереми. Он обращался к своему старому однокашнику, Патрику Рилу. Теперь Патрик работал на Уолл-стрит. Он был известным сердцеедом и носил с собой пистолет.

– Русские – вот настоящие мужчины, – сказал Джереми. Патрик пожал плечами.

– Посмотри на этого парня, – Джереми кивнул на эстраду, где один из комиков пищал в микрофон, как ребенок.

– Он разыгрывает сценку про свидания, – пояснил Патрик. Джереми взял в рот кубик льда из виски. Он катал его там, пока у него не заломило зубы.

– Он высмеивает идиллические романы, – сказал Патрик.; Русские, подумал Джереми, не разыгрывают сценок.

***

Была самая обычная среда, когда Джереми Джекс стал Четвертой Сердитой Мышью. Это случилось быстро, и если бы у Джереми хватило времени на то, чтобы посовещаться со своей внутренней тьмой, он, наверное, отказался бы от этой роли. Но когда Майкл Хай влетел в комнату, Джереми был вялым после ланча.

– Вызови скорую, – сказал Майкл.– Четвертая Сердитая Мышь в обмороке.

– Что случилось? – спросил Джереми, Майкл покачал головой.

– Он ругал Первую Добродушную Мышь и вдруг упал. Гипервентиляция или еще что-нибудь.

В пьесе «О мышах и мышах» было восемь персонажей: четыре Добродушных Мыши и четыре Сердитых Мыши.

Все восемь актеров надевали почти одинаковые костюмы – мыши отличались друг от друга только по цвету панталон и манере двигаться. Например, Вторая Добродушная Мышь иногда выбивала чечетку, а Третья Сердитая ездила верхом на других мышах.

Оказалось, что дело серьезное. У Четвертой Сердитой Мыши, заядлого курильщика, произошел коллапс легкого.