Четвертая Беты - [3]

— Эй, друг!

Дан остановился.

— Ника, стой!

Человек подошел, испытующе оглядел их и сказал:

— Направо.

Через четверть часа, после бесконечного петляния между развалинами, они вышли к узкой улочке, пересекли ее наискось и через низенькую подворотню с единственной и то треснувшей доской на петлях, видимо, символизировавшей ворота, вошли во двор, тесный и мрачный. Двор, за ним другой, третий, соединенные узкими проходами под арками, низкими настолько, что Дану приходилось без конца нагибаться. Пройдя несколько дворов, они оказались перед крутой каменной лестницей, ведущей в какой-то подвальчик. Их проводник сбежал по ступенькам и толкнул обыкновенную дощатую дверь.

— Добро пожаловать, — он улыбнулся, но улыбка у него была невеселая.

Это был маленький ресторан или кабачок, возможно, закусочная — деревянная стойка, несколько столиков со стульями, блеклые занавески на крошечных оконцах под самым потолком, десяток посетителей. Человек за стойкой, протиравший длинным клетчатым полотенцем матовые стеклянные чашки, поднял голову, лицо его просветлело, он приветственно махнул рукой.

— Налей нам по чашке, Колен, — сказал новый знакомый и уверенно прошел в угол к единственному свободному столику.

— Присаживайтесь. Надеюсь, ты пьешь тийну, приятель?

— Тийну? Давай тийны, какая разница, — храбро сказал Дан.

— Ты не знаешь, что такое тийну, приятель. Уж не с Рэты ли ты свалился?

— Вроде того, — неопределенно ответил Дан.

Его собеседник удовлетворился ответом, его больше занимало другое.

— Скажи на милость, каким образом вам удалось расстаться с моим другом Мараном? — спросил он с любопытством.

Дан коротко объяснил.

— А что, Маран действительно твой друг? — поинтересовался он в свою очередь.

Его собеседник помрачнел.

— Мы учились с ним у одного учителя…

Он не продолжил, только махнул рукой, взял с подноса, не дав Колену переставить ее на стол, полную чашку, приподнял, словно салютуя, и выпил одним глотком. Дан последовал его примеру. Поэт помолчал, потом спросил:

— Слушай, приятель, а как тебя зовут?

Дан назвался.

— А твою подругу?

— Это моя жена, — сурово ответил Дан.

— Скажи-ка! А что, ее имя засекречено?

Дан нахмурился.

— Ее зовут Ника, — буркнул он нельзя сказать, чтобы уж очень приветливо. — А тебя?

— Меня? — удивление его было неподдельным. Он помолчал, поглядел по очереди на Дина, на Нику, будто проверяя, не шутят ли они, затем сказал, — я — Поэт.

— Но это не имя, — возразил Дан. В голове у него шумело от коварной тийну… вот тебе на, а он по сей день думал, что алкогольных напитков тут нет…

— Это мое имя. Эй, Колен, принеси мою ситу. Я хочу спеть для твоей жены, — обернулся он к Дану, — ты позволишь?

— Лучше б ты пел для своей жены, — ляпнул Дан пьяно.

— Ты ведешь себя, как неандерталец, — прошипела Ника ему на ухо, и он мотнул головой, пытаясь отогнать хмель.

— У меня нет жены, — кратко ответил Поэт. — Впрочем, я могу спеть для тебя самого, если уж ты такой ревнивец.

Он взял из рук бармена странный инструмент, очертаниями схожий с гитарой, но поменьше и более вытянутый в длину, перебрал струны… низкий, глубокий звук напоминал даже не скрипку, а виолончель.

— Никогда такого не видела, — сказала Ника.

— И не увидишь. Я сам ее придумал и сделал. И назвал в память своей первой возлюбленной. Сита.

— В память? Она?..

— Она умерла. Лучшие свои стихи я сочинил в тот день, когда она умерла. Стыдно вспомнить — она лежала мертвая, тихая, неподвижная, а я вместо того, чтобы рыдать и рвать на себе волосы, сочинял стихи… о том, какая она мертвая, тихая, неподвижная… потом перечитал и засмеялся от радости — как хорошо получилось. Страшная штука — поэзия…

— Потому ты и не женат? — спросила Ника осторожно.

— Да нет. Это было давно. И потом, первая любовь это всего лишь первая любовь, она как радуга над струями фонтана. Нет, не потому.

— Почему же?

— Странные вопросы ты задаешь…

Он посмотрел на Нику пристально, перевел взгляд на Дана и нахмурился.

— Я вижу, вы издалека…

Он на пару минут задумался, машинально перебирая струны.

— Что ж, отвечу так: любовь не вечна. Страсть преходяща. Желание угасает. Связать себя, потом разлюбить? Что тогда? Жить с той, которую разлюбил? Легче с той, которую не любил никогда. Но жить с нелюбимой? Зачем? Разве в этом есть смысл?

— Зачем же жить с той, которую разлюбил? В конце концов, всегда можно развестись… — Дан смущенно кашлянул, он понял, что опять вмешался невпопад.

Поэт вздохнул, но уже не спросил, откуда Дан свалился.

— У нас запрещен развод.

— Почему?

— Развод — порождение извращенной аристократической морали, — сказал Поэт с кривой усмешкой. И, словно закрывая тему, отвернулся к стойке и позвал:

— Колен! Подлей нам еще по полчашки!.. Выпьешь, приятель? Только смотри, не раскисни. Правда, пьянство не самый большой грех в нашей благословенной державе, и обычно то, насколько твердо ты стоишь на ногах, мало кого трогает, но… Все зависит от настроения охранников, которые попадутся навстречу, да и от того, успели они сегодня достаточно порезвиться или нет. Откровенно говоря, я полагаю, что закон этот нацарапали с единственной целью: дать лишний повод хватать, кого вздумается. Но все-таки он существует.