Четверть века назад. Часть 1 - [24]

— Ну, теперь проѣдемъ; садитесь, Николай Игнатьевичъ, звалъ Акулинъ Свищова. — За уронъ получи! величественно крикнулъ онъ.

Смятая имъ въ комъ красненькая бумажка завертѣлась въ воздухѣ и опустилась къ ногамъ растеряннаго извощика.

— Алкантара — Калатрава, грандъ Испанскій! расхохотался на весь лѣсъ Свищовъ, подсаживаясь къ Акулину въ тарантасъ, и подмигивая оттуда на него Гундурову. — Ты также въ Сицкое? тутъ же спросилъ онъ его.

Гундуровъ не безъ удивленія поднялъ глаза: онъ никогда не былъ на ты со Свищовымъ.

— Ну, такъ до свиданія? преспокойно кивнулъ ему тотъ, не дождавшись отвѣта.

Тройка покатила, гремя бубенцами наборной сбруи…

— Извольте и ваша милость проѣзжать! обернулся къ нашему герою извощикъ, успѣвшій тѣмъ временемъ съ помощью Ѳедосея отпустить дугу и поднять свою лошадь.

— А какъ-же съ кладью-то твоею быть, свалилась вѣдь она вся?

— Ничего батюшка, ваше сіятельство, спасибо вашей милости, самъ управлюсь. Живо справлю… на радостяхъ-то, примолвилъ онъ, улыбнувшись во весь ротъ.

— Грозёнъ, небось, на вашего брата, неисправнаго, исправникъ-то? сострилъ въ свою очередь Ѳедосей.

— Бѣда! Извощикъ тряхнулъ головой;- какъ сорветъ этто онъ съ меня шапку… Одначе, дай имъ Богъ здоровья, не обидѣли!..

XI

На балконѣ Сицкаго, охватывавшемъ весь фасадъ дома со стороны двора и соединявшемся съ боковыми висячими галлереями, которыми, въ свою очередь, соединялись съ главнымъ корпусомъ флигелѣ его, можно было отличить еще изъ далека присутствіе цѣлаго общества. У Гундурова такъ и заходило въ груди. — Тутъ ли княжна? сгаралъ онъ мучительнымъ нетерпѣніемъ, также мучительно стараясь не дать это замѣтить сидѣвшей съ нимъ рядомъ теткѣ, и въ то же время съ глубокимъ смущеніемъ чувствуя, что тетка «видитъ его насквозь»…

Ни княжны, ни матери ея и дяди тутъ не было, и общество разгуливавшее по балкону — всякіе сосѣди обоего пола — было едва знакомо Софьѣ Ивановнѣ и ея племяннику. Только Надежда Ѳедоровна, узнавъ ихъ, побѣжала на лѣстницу встрѣчать «генеральшу» (Софью Ивановну иначе не звали въ уѣздѣ), и тотчасъ же провела ихъ въ собственный апартаментъ хозяйки, куда допускались только «порядочные» гости (къ мелкой сошкѣ — «le menu fretin,» какъ выражалась она въ интимите, — сіятельная Аглая выходила сама, большимъ выходомъ, передъ завтракомъ и обѣдомъ), и гдѣ она теперь сидѣла вдвоемъ съ «калабрскимъ бригантомъ.»

Разсыпавшись въ разныхъ любезностяхъ и изъявленіяхъ предъ Софьей Ивановной, импонировавшей ей своимъ спокойнымъ достоинствомъ, а главное тѣмъ что «она когда-то съ Императрицей Марьей Ѳедоровной въ перепискѣ была,» княгиня усадила ее въ самое мягкое кресло своего щегольскаго съ иголочки ситцеваго кабинета, а «monsieur Serge'а» любезно отослала «къ молодымъ.»

— Васъ давно ждутъ, обратилась она къ нему, — репетиціи начались, и всѣ они теперь въ театрѣ avec Larion. Вамъ гораздо веселѣе тамъ будетъ qu'avec une vieille femme comme moi. Monsieur Зяблинъ, и вы… Ступайте, ступайте! Я васъ не удерживаю….

Зяблинъ вздохнулъ, повелъ на нее телячьимъ взглядомъ, какъ бы говоря: «жестокая!» — и не тронулся съ мѣста.

— Восхитительная женщина! думалъ Гундуровъ тѣмъ временемъ, чуть не со слезами умиленія чмокая жирную руку съ цѣлымъ арсеналомъ колецъ на короткихъ пальцахъ княгини, которую протянула она ему при семъ не безъ нѣкотораго покровительственнаго оттѣнка, — и вышелъ изъ кабинета сдержанно и спокойно.

За то съ лѣстницы онъ чуть не скатился кубаремъ….

Въ театрѣ, дѣйствительно, шла та невообразимая неурядица, что у актеровъ-любителей называется «первая репетиція.» Суетня была страшная, всякаго ненужнаго народу множество; на сценѣ бѣгали, толкались, искали чего-то; смѣхъ, пискъ, горячія слова спора неслись, звуча какимъ-то пронзающимъ звукомъ, подъ высокій сводъ залы. Успѣвшій уже охрипнуть режиссеръ вызывалъ то и дѣло, по кличкѣ роли, то одного, то другаго изъ дѣйствующихъ лицъ: Льва Гурыча Синичкина (шла проба этого водевиля).

— Раиса Минишна, Борзиковъ! Катя! Надя! Маша! Варя! перекликалъ онъ имѣвшихъ выходить въ эту минуту актеровъ.

Слышались возгласы:

— Развѣ мнѣ выходить?

— Конечно вамъ!..

— Ахъ, виноватъ, я не дослышалъ

— Варя! Варя! Кто Варя, mesdames?…

— Нѣтъ ея!..

— Какъ нѣтъ? А ты?

— Я Надя.

— Неправда, — я Надя….

— Ахъ, Боже мой, я твою роль захватила!.. А гдѣ же моя?… Не видалъ ли кто моей роли?

— Шш, ради Бога, господи, ничего рѣшительно не слышно….

— Ни за что, ни за что я этого не скажу! звенѣлъ голосъ Ольги Елпидифоровны, — надо это вычеркнуть!..

— А куда жъ я реплику-то мою дѣну? гудѣлъ Вальковскій.

Всѣ были такъ заняты, что никто не замѣтилъ какъ вошелъ Гундуровъ.

— Четвертое дѣйствіе…. Сударыни, куплетъ! хрипѣлъ выписанный изъ Москвы режиссеръ Малаго театра — ансамбль: графъ Зефировъ, и дѣвицы…. Пожалуйте!

— Я не знаю этой музыки….

— И я не знаю….

— Ха, ха, ха…. А вчера цѣлый вечеръ за фортепьяномъ повторяли!

— Позвольте, музыкантъ сейчасъ вамъ подыграетъ.

Одинокая скрипка запиликала мотивъ вальса.

— Графъ Зефировъ, вамъ!..

Шигаревъ, занимавшій сцену съ какими-то четырьмя барышнями, на которыхъ онъ каррикатурно выпучивалъ глаза, запѣлъ, подражая разбитому старческому голосу: