Четверть века назад. Часть 1 - [26]

— Есть, — Надежда Ѳедоровна… Но чего это мнѣ стоило! быстрымъ шопотомъ проговорилъ ему тотъ на ухо, — только для пріятеля можно это сдѣлать!..

Въ это время къ княжнѣ, расшаркиваясь и крутя усомъ съ ловкостью бывалаго и прожженаго гусара, прошмыгнулъ мимо толпившихся у сцены толстый исправникъ Елпидифоръ Акулинъ.

— Позвольте пожелать вамъ добраго утра, princesse, заговорилъ онъ сладкимъ, искательнымъ голосомъ, раздувая свои отвислыя щеки, — и вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ человѣку прежде всего откровенному и страстному, засмѣялся онъ вдругъ, — прямо обратиться къ вамъ съ просьбой: позвольте мнѣ посоперничать съ моею Ольгой, пользующейся, къ чести ея, а моему неизрѣченному счастію, благорасположеніемъ княгини-матушки вашей, и, осмѣливаюсь думать, и вашимъ собственнымъ….

— Что такое? слегка! смѣшавшись и не понимая, взглянула на него Лина.

— Рольки прошу-съ, самую крошечную ролечку! Что дѣлать, страсть-съ, съ дѣтства… неодолимая! Родился актеромъ…. а насмѣшница судьба вотъ чѣмъ повелѣла быть!..

И господинъ Акулинъ негодующимъ движеніемъ вытянулъ впередъ красные обшлага своего полицейскаго мундира.

— Ваша артистическая слава здѣсь извѣстна, поспѣшилъ отвѣтить за княжну находчивый Ашанинъ, любезно улыбаясь исправнику, между тѣмъ какъ Гундуровъ морщилъ лобъ, вспоминая свѣжую сцену въ лѣсу, — и вы съ самаго начала имѣлись у насъ въ виду на роль Полонія въ Гамлетѣ…. если только вы не предпочитаете водевильныя роли

— Да какъ же это можно-съ! съ искреннымъ увлеченіемъ воскликнулъ на это исправникъ; — Шекспиръ!.. Да это мой богъ, моя единственная религія!

Брови у княжны какъ-то болѣзненно сжались вдругъ, — она отвернулась….

— Искренно, душевно благодарю васъ! Осчастливили, можно сказать, вскликнулъ, схвативъ руку Ашанина, и принимаясь горячо мять ее въ толстыхъ пальцахъ своихъ, Акулинъ; — а Полонія я вамъ выражу-съ, смѣю думать, въ настоящемъ видѣ….

— Я хочу вашу тетушку повидать, сказала, вставая съ мѣста, княжна Гундурову, и вышла изъ залы.

Молодой человѣкъ чуть не съ ненавистью глянулъ на отдувшіяся ланиты господина Акулина. „Это онъ заставилъ ее уйти,“ не могъ онъ простить ему….

Исправникъ самъ замѣтилъ непріятное впечатлѣніе произведенное имъ на дѣвушку, хотя еще менѣе чѣмъ Гундуровъ способенъ былъ объяснить себѣ чѣмъ именно.

Онъ отошелъ отъ нашихъ друзей и проковылялъ прежнимъ путемъ на противоположный конецъ залы, гдѣ, рядомъ съ княземъ Ларіономъ, сидѣла его дочь и щебетала неумолкая, заглядывая ему въ самые зрачки своими вызывающими глазами.

Остановившись отъ нихъ въ нѣсколькихъ шагахъ, господинъ Акулинъ принялся изподтишка слѣдить за всей этой продѣлкой съ наслажденіемъ настоящаго артиста, — какимъ онъ на самомъ дѣлѣ и былъ.

— Лиза! Гдѣ Лиза? раздалось со сцены.

— Я? отозвалась, вскакивая съ мѣста Ольга Елпидифоровна, — увидала отца, и направилась въ его сторону.

— Ну что, клюетъ? кинулъ онъ ей въ полголоса.

— Да вотъ, подите, попробуйте! И она прошла мимо, досадливо дернувъ плечемъ.

— А ты не плошай! наставлялъ ее достойный родитель.

— Намъ сейчасъ выходить будетъ! объявилъ, подбѣгая къ барышнѣ Маусъ, — онъ игралъ въ Синичкинѣ роль Борзикова, — слѣдившій со сцены ревнивыми глазами за нею во все продолженіе ея разговора съ княземъ.

— Иду!..

Взбунтовавшихся пулярокъ успѣли тѣмъ временемъ укротить. Онѣ стояли опять на сценѣ въ позиціи, окружая Шигарева и хихикая въ перегонку фиглярничаньямъ которыя выдѣлывалъ онъ теперь съ сугубымъ усердіемъ, ради вящаго поощренія ихъ.

— Я вамъ связала ко-ше-лечекъ,

шептала „говоркомъ“ по совѣту Вальковскаго, и все-таки заикаясь отъ робости, Надя.

— Спасибо миленькій дружочекъ,

пѣлъ въ отвѣтъ ей Шигаревъ, сѣменя ножками и подбѣгая къ ней пѣтушкомъ.

— Вамъ пецышко связала я,

завизжала тономъ выше скрипки картавая Варя, приподымая чуть не къ самымъ волосамъ огромныя черныя брови.

— Спасибо, косецька моя!

сюсюкнулъ ей въ отвѣтъ графъ Зефировъ, и обнялъ ее за талію.

— Ахъ, ахъ, что это, какъ вы смѣете! визгнула она уже совсѣмъ неестественно.

— Я по пьэсѣ, я долженъ васъ цѣловать; и васъ, и васъ, и васъ, всѣхъ долженъ перецѣловать!..

— Неправда, неправда, мы не позволимъ! заголосили онѣ опять всѣ.

— Это точно-съ, въ пьэсѣ! заявилъ, кидаясь къ нимъ съ тетрадью режиссеръ.

— Нѣтъ, нѣтъ, ни за что! Мы лучше совсѣмъ пѣть не будемъ.

Новый, чреватый грозами, бунтъ цѣломудренныхъ пулярокъ усмиренъ былъ на этотъ разъ мудростью „образованной“ окружной: она согласила ихъ на томъ что 3ефировъ-Шигаревъ „долженъ только faire semblant ихъ цѣловать“, и что такимъ образомъ „и ситуація будетъ соблюдена, и конвенансы спасены.“

— А на представленіи я все же васъ по настоящему чмокну, обѣщалъ имъ вполголоса Шигаревъ.

— А я васъ за это тогда тресну! обѣщала ему, въ свою очередь, Eulampe, самая рѣшительная изъ пулярокъ….

— Пойдемъ въ садъ покурить, сказалъ Гундурову Ашанинъ, — князь здѣсь, при дамахъ, не позволяетъ. Они сейчасъ кончатъ Синичкина, а затѣмъ наша репетиція; хорошо что ты пріѣхалъ, а то мы хотѣли ужъ безъ тебя считку сдѣлать; время дорого

— Но княжна ушла…. съ нѣкоторымъ усиліемъ проговорилъ Гундуровъ.

— Придетъ! коротко отвѣтилъ красавецъ, направляясь къ дверямъ.