Четверо повешенных на пьяцца дель Пополо - [2]

Первое, что мне пришло в голову, это что я могу настрочить несколько корреспонденций о ловле семги: насчет охоты и рыбной ловли мне пальца в рот не клади. Но, по-видимому, настоящий спецкор лишь тот, кто пишет о войнах, партизанском движении и революциях. Плохо, что я, так же как и вы, всю жизнь считал политику грязным делом, плевал на нее с высокого дерева; для меня хуже нет копаться в этой помойке.

— А ты пиши правду, Джо, — сказал мне в аэропорту мой агент, — пиши подлую правду, и дело с концом!

Старуха Мэри остановила свой выбор на Италии. Откровенно говоря, выбор был богатый: войн, партизанских движений, революций, восстаний на карте мира хоть отбавляй. Италию Мэри выбрала потому, что там, кажется, заварилась какая-то каша; к тому же девчонка давно мечтает побывать в стране «третьего мира». (Боюсь, не думает ли она, что Италия расположена где-нибудь в Латинской Америке или на Ближнем Востоке, а не в дряхлой, загаженной Европе.)

Что касается меня, то в Италии я, можно сказать, как дома. Помню, однажды за полночь, в Барселоне, мы с одной блондинкой... Нет, лучше я вам расскажу насчет барселонской блондинки в другой раз, когда не о чем будет писать. Жаль, что эта история не имеет отношения к делу.

Покуда я сижу и читаю все, что положено знать об Италии, — самая длинная река, самая высокая гора и тому подобное, — я пытаюсь сам себе ответить на вопрос, что же все-таки значит писать правду; задача эта не из простых, и я хотел бы на минутку задержать на ней ваше любезное внимание. Учтите, что Джо, как вы уже знаете, — писатель-прозаик, привыкший говорить почти исключительно о себе, придавать должное значение тому, как он пьет, ест, дерется, совокупляется.

Вот вам пример... Мэри спит, я же в самолете спать не могу — встаю, чтобы размяться, походить, благо самолет почти пустой, а немногочисленные пассажиры впали в своего рода зимнюю спячку — все, кроме меня и, как я вскоре обнаружил, одной альбиноски.

Я подхожу со стаканом виски в руке, представляюсь и занимаю место, на котором только что лежали альбиноскины ноги; она их убрала, но не прикрыла. Оказалось, что она читала одну из моих книг.

— Котик, ты в Италию? — тихонько спросила она.

Ей самой надо в Анкару — судя по всему, выступать в ревю.

Альбиноска попивает виски; тряхнув головой, она с улыбкой объясняет, что охотно со мной побеседует: не каждый день попадается под руку писатель. Я устраиваюсь поудобнее и... Тут я ставлю многоточие, так как еще не совсем уяснил себе социальный облик моих читателей. Альбиноска — большой знаток своего дела, можете мне поверить; одновременно она сообщает мне точный адрес, где в Анкаре можно приобрести изумительные ковры.

Привет, альбиносочка! Хочу надеяться, что, если мне все же доведется попасть в Анкару, мы с тобой непременно встретимся — вернее всего, в каком-нибудь маленьком баре; я бы махнул за тобой и сейчас, но не могу: читатели с нетерпением ждут моих статей.

Подобные вещи, наверное, случались и с вами, и рассказал я это вам вовсе не как из ряда вон выходящий случай, а лишь для того, чтобы наглядно показать, что именно я понимаю под журналистской правдой. Согласитесь: ведь то, что ваш Джо пропускает через себя на пути к правде, — это тоже правда? Я считаю, что да.

С Мэри в данном случае никаких проблем. Она вообще-то не в восторге от моих сочинений: с ее точки зрения, я давно исписался, но перед отъездом мы с ней твердо договорились, что я целиком принадлежу моим читателям. Другими словами, против альбиноски, независимо от того, было у меня с ней что-нибудь или нет, — никаких возражений. Мэри выше этого, она никогда бы не стала влезать тебе в печенку — ущемлять право писателя на самовыражение. Когда-нибудь, когда представится случай или потребуется для дела, я вам опишу ее достоинства. Мэри — молодая женщина, типичная для моей страны, а потому выше всяких похвал, — можете смело на нее положиться. Но в данный момент я предпочитаю поставить другой вопрос: следует ли начисто отделять писателя от журналиста, и если да, то когда и где эта мучительная операция должна произойти.

Друзья мои, сдается мне, что нам положено выражаться загадками, витиевато и двусмысленно. Одно могу вам сказать: это нехорошо, потому что не отвечает нашему традиционному здравому образу мыслей.

Итак, насколько я понял, Италия — это республика, где есть президент, правительство, палата депутатов и сенат. Как все эти институты между собой соотносятся, — иначе говоря, у кого власть, — хрен их знает, не поймешь. Вот ведь до чего они тут, в Европе, докатились — одно слово: бедлам. И все из-за своей маниакальной приверженности к политическим теориям; политика — это, по их мнению, искусство. Делают вид, будто забыли азбучную истину, известную даже малым детям: что первейшая и реальная власть — это власть экономическая; общество заинтересовано в том, чтобы она находилась в руках людей способных и честных, а не бесчестных, даже если они способные; мы все должны этому содействовать, не поддаваться на разные европейские штучки, не кидаться на подарочки, которые Европа нам все время подкидывала, начиная от Макиавелли и кончая Марксом.