Четверо голландцев - [2]

– Все друзья и хороший корабль. Хорошая еда и хорошее пиво. Чего еще желать разумному человеку?

Сначала они держались со мной чуть отчужденно. Хотя пароход мог бы взять полдюжины пассажиров, им редко приходилось возить кого-нибудь – а незнакомых так и вовсе никогда. А я был незнакомым, и к тому же иностранцем. Они любили развлекаться по-своему и не желали, чтобы кто-нибудь им мешал. Однако все они любили бридж[1] , а иногда старший или второй помощник оказывались заняты и не могли сесть за карты. И они охотно примирились с моим присутствием, чуть только убедились, что я всегда готов сесть четвертым, когда это требуется. Их манера играть была столь же невообразимой, как они сами. Ставки были мизернейшими – по пять центов за сто очков. Им не нужно выигрывать деньги друг у друга, объясняли они, просто нравится сама игра. И как же они играли! Каждый во что бы то ни стало хотел взять верх в торговле, и редкая сдача обходилась без объявления хотя бы малого шлема. Их правило гласило: можешь подсмотреть чужие карты – подсмотри; а если с помощью партнера удавалось сжульничать на ренонсе, оба заливались хохотом, пока по жирным щекам не начинали катиться слезы. Но если партнер перехватывал у вас игру, объявляя большой шлем на пяти пиках, старшая дама, когда вы полностью полагались на свои семь маленьких бубен, можно было всегда поквитаться с ним, удвоив ставку, когда у вас на руках не имелось ни одной взятки. Он садился на две-три тысячи, и стаканы на столе плясали от хохота, сотрясавшего ваших противников.

Мне не удавалось запомнить их трудные голландские фамилии, но то, что я знал их только, так сказать, анонимно, по должностям, словно персонажей старинной итальянской комедии Панталоне, Арлекина и Пульчинеллу, делало их уже и вовсе неправдоподобно занятными. Стоило увидеть их всех четверых вместе, и вы уже смеялись, а они, как мне кажется, извлекали немало удовольствия из изумления, которое вызывали у тех, кто видел их впервые. Они хвастали, что их четверка – самые известные голландцы архипелага. Не менее смешными мне представлялись серьезные стороны их характера. Иногда поздно вечером, когда они окончательно расслаблялись, тот или другой в пижаме и саронге располагался в шезлонге возле меня и впадал в сентиментальность. Старший механик, которому скоро предстояло уйти на покой, подумывал жениться на вдове, с которой познакомился, когда последний раз побывал на родине, – чтобы провести остаток дней в каком-нибудь городке из старинных домиков красного кирпича на берегах Зюдер-Зее. А вот шкипер оказался очень податливым на чары туземных девушек, и его не слишком внятный английский становился совсем уж неразборчивым от избытка чувств, когда он пытался описать, как они на него действуют. Совсем скоро он купит себе дом среди яванских холмов и женится на хорошенькой яваночке. Они такие маленькие, такие кроткие и очень тихие! Он будет одевать ее в шелковые саронги, подарит ей золотые цепочки на шею и золотые браслеты на руки до самых плеч. Старший помощник смеялся над ним.

– Глупости это. Одни глупости. Она будет путаться со всеми твоими друзьями и слугами, вообще со всеми. К тому времени, когда ты уйдешь на покой, друг мой, тебе будет нужна не жена, а сиделка.

– Мне? – возмущался шкипер. – Мне жена будет нужна и в восемьдесят лет!

Во время предыдущей стоянки в Макасаре он познакомился с одной малюткой. И когда мы подходили к этому порту, от нетерпения просто места себе не находил. Старший помощник снисходительно пожимал плечами. Капитан всегда теряет голову то от одной бесстыжей шлюшки, то от другой, но его страсть ни разу не выдерживала плавания от порта до порта, и тогда старшему помощнику приходилось улаживать возникавшие неприятности. Так будет и теперь.

– Старик страдает от ожирения сердца. Но пока есть я, чтобы за ним присматривать, ничего страшного не случится. Деньги швыряет на ветер, это жаль, но пока их у него хватает, почему не швырять?

Старший помощник был философ.

В Макасаре, перед тем как сойти на берег, я распрощался с четырьмя моими толстяками.

– Поплавайте с нами еще, – сказали они. – Возвращайтесь в будущем году или через будущий. Найдете нас всех тут, как всегда.

С тех пор миновало порядочно месяцев, и я побывал во многих экзотических местах. Побывал на Бали, Яве и Суматре, побывал в Камбодже и Аннаме, и вот теперь, чувствуя себя почти как дома, я сидел в саду «Отеля Ван Дорта». В ранние утренние часы еще веяло прохладой, и, позавтракав, я пролистывал старые номера «Стрейт таймс», чтобы узнать, что происходило в мире с тех пор, как я в последний раз держал в руках газету. Ничего особенного не происходило. Внезапно мой взгляд упал на заголовок «Трагедия на „Утрехте“. Второй помощник и старший механик невиновны». Я небрежно проглядел заметку, и вдруг меня точно током ударило. «Утрехт» же был судном моих четырех толстых голландцев, а помощника и механика, видимо, судили за убийство. Неужели двух моих толстых друзей? Не может быть! В заметке упоминались их фамилии, но ведь фамилий я не знал. Судили их в Батавии. Никаких подробностей в заметке не приводилось – только краткое сообщение, что судьи, выслушав речи прокурора и защитников, вынесли приговор, указанный в заголовке. Я был изумлен. Казалось непостижимым, что те люди, которых я знал, могли совершить убийство. Я так и не нашел, кто был убит. Просмотрел предыдущие номера – ничего.