Чет и нечет - [21]

- Можно, - кивнул Доспаев. - Все можно. Что там у вас?

- Полчаса назад муж мне прямо сюда позвонил из Алма-Аты, из управления дороги. Ему предлагают хорошее место с повышением. В Аягузе. И я…

- Одним словом, - перебил ее Доспаев, - вы собираетесь уезжать. Когда?

- Муж сказал: две недели - крайний срок. Конечно, медсестру сразу не подыщешь. Но ведь ничего не поделаешь. Жена за мужем, как нитка за иголкой.

- Напишите завтра заявление.

- Завтра?

- Сейчас напишите и оставьте, чтобы мне передали. - Никогда не видела Шолпан у Сакена Мамутовича такого недовольного лица.

- Прошу, коллега! - Он открыл дверь с табличкой «операционная», щелкнул выключателем. Сразу же Доспаев и Шолпан оказались в темноте, вовсе невидимки, а свет огромной лампы со многими отростками весь устремился на узкий стол, зачехленный больничной простыней.

- Здесь мы оперируем… - Доспаев пощелкал выключателем. Резкий свет исчез, горели матовые шары под потолком, ровно освещали всю комнату: стеклянные шкафы по стенам, блестящие инструменты на стеклянных полках.

- Типичная операционная сельской больницы. В больших городах сейчас такого не увидишь. Каменный век. Впрочем, ту больную не спасли бы нигде. Ни в Москве, ни в Ленинграде. Она верила, что я ее спасу. Но я ничего не смог сделать. Разрезал, посмотрел и зашил. Сыну ее сказал всю правду, а ей - ничего. Когда я ее выпишу, она будет уверять меня, что чувствует себя гораздо лучше. Но я знаю: ей осталось жить не больше года. И ты, Шолпан, теперь все знаешь, но - я уверен! - никому не скажешь. Твоя первая врачебная тайна.

- Да, - почти неслышно ответила Шолпан.

- Ты не спрашиваешь, какая операция, какая у бабушки болезнь?..

- А можно спросить?

- Спрашивай.

- Почему она в больницу пришла? У нее что-нибудь болело?

- Ей уже восемьдесят лет, и у нее никогда ничего не болело. Она вырастила девятерых детей, и теперь у нее семнадцать внуков и четыре правнука. Детишки подглядели, что бабушка боится есть мясо. Только чай пьет с лепешкой. Старший из сыновей привез ее в больницу. Она никогда прежде не лечилась. Осмотры, анализы, рентген. Старых людей все это пугает, отталкивает. А бабушке все казалось интересным. Как будто тут театр, и она смотрит, что происходит на сцене. Глаза молодые, блестят от любопытства… У нее рак. В печени, в почках… всюду. Страшно? Да?

- И ничего не болело?

- В том-то вся подлость рака. В молодом организме он действует стремительно. У старого человека болезнь нередко течет замедленно. Старые люди могут дольше протянуть, чем молодые. Вот так-то… Хочешь обойти операционную, поглядеть, что в шкафах?

Он остался у двери, стоял, тяжело опустив руки в карманы халата. Щолпан пошла мимо стеклянных шкафов, не спрашивала, сама пыталась угадать; для чего берут вон те ножницы с загнутыми концами? Вон ту блестящую трубку, соединенную со стеклянной колбой?

Она глядела и запоминала на будущее и в стекле всюду видела себя. И всюду за ней, в близкой памяти, неотступно следовало: палата с одной - посередке - кроватью и на белом, почти не смятом, с желтым лицом маленькая, как ребенок, старушка спит не своим сном.

Третья линия стеклянных шкафов возвращала Шолпан к Доспаеву, терпеливо ее дожидающемуся.

- Мне нельзя дольше оставаться в Чупчи, иначе я кончусь как хирург, - говорил Доспаев. - Буду топтаться на месте, приучусь повторять: «Медицина в данном случае бессильна», хотя бессилие будет только мое собственное. Знаешь ли ты, Шолпан, что существует огромный разрыв между тем, что делают боги медицины, и как лечим мы, рядовые врачи в рядовых больницах?.. Конечно, я могу отправить своего больного туда, на вершины. Но для этого я должен вовремя поставить диагноз. В состоянии ли я ставить диагнозы здесь, в этих примитивных условиях? Мне надо, пока не поздно, поработать в хорошей клинике, с сильным руководителем. Только тогда…

Шолпан подошла ближе, и Доспаев замолчал на полуслове. С ней ли сейчас говорил?

- Я все посмотрела. Спасиоо.

- Нравится тебе здесь?

- Очень.

- Тогда слушай меня внимательно. Будет разговор очень для нас с тобой важный.

Шолпан заметила, что руки Доспаева в карманах халата еще потяжелели, напряглись.

- Хочешь ли ты когда-нибудь стать здесь главным врачом? - Он глядел на нее испытующе.

- Я? - Она почти испугалась.

- Хочешь, - уверенно кивнул он. - Хочешь лечить, хочешь строить здесь, в Чупчи, новые корпуса, хочешь ездить по аулам в машине с красным крестом. Вот и добивайся. Будешь здесь главным врачом. Договорились, коллега?

- Договорились.

Вот и прекрасно. - Доспаев достал сигареты, спички и не спеша закурил.

В столовой по-прежнему оживленно разговаривали о чем-то интересном. За час отсутствия - или это лишь кажется Шолпан? - Саулешка стала еще красивей.

- Не мог себе позволить уйти, Шолпаша, без вас! - Володя вскочил, прищелкнул каблуками кирзовых сапог. - Нельзя ли нам поторопиться? У нас в части построже, чем в школьном интернате.

- Я одна дойду! - Шолпан покраснела.

Она понимала: Володя так делает нарочно, не по-настоящему. Но Саулешке все нравится: как он разговаривает, как себя держит. Володя не похож на здешних ребят. Он гораздо уверенней их и в то же время умеет вести себя проще. Даже со сторожем Володя здоровается с приветливой улыбкой, угощает сигаретой, проходная перед ним распахивается сразу. Володя говорит: надо уметь со всеми находить общий язык. Почему же он тогда не понравился Сакену Мамутовичу?