Честный Томас - [4]

Крошечная плоская фейри подлетела к ней, и Королева схватила ее верхними лапками и поднесла ко рту. Поначалу я решил, что Королева собирается ее съесть. Но потом ее плоский ротик открылся, и я увидел: в нем не было зубов, а лишь мягкая мясистая трубочка, которая выдвигалась вперед, пока не коснулась спинки крошечной фейри. Трубочка то сужалась, то расширялась, и вдруг из нее показалась единственная золотая капелька, которая упала на спинку малютки. Та взлетела, потом приземлилась передо мной, и слово, которое было запахом этой капли, означало: «Съешь мою сладость». Я понимал, что уже прошел слишком много дверей, чтобы поворачивать назад, а потому подхватил кончиком пальца эту каплю и проглотил.

Как описать мне речь Королевы? Ее слова? Вообразите, что вы сидите на самом роскошном пиру, которым когда-либо угощали короля или папу, и вкушаете яства, приготовленные поварами, искуснее которых не найдешь от Ирландии до Индии. Причем повара эти изучили твое тело и знают, какие кушанья ты любишь, лучше тебя самого. А теперь вообразите, что с каждым проглоченным кусочком вы вкушаете все перемены блюда сразу, сохраняя при этом вкус и запах каждого из них в отдельности. Вроде как пять струн, соединенные в арфе, что вместе звучат слаще, чем если просто тронуть одну из них.

А теперь представьте себе: с каждым кусочком, проглоченным на этом пиру, вы еще получаете книгу. Она священна, как месса, и веселит, как озорная шутка, и печалит, как самая грустная баллада… Причем вы знаете, что каждое слово этой книги — правда. Написана она кем-то, кто знает и понимает вас — и любит вашу истинную сущность.

Этот смысл открыл мне двери всех комнат во все стороны — я мог бы исследовать их дни напролет, — но в глубине меня звучал вопрос: «Каким именем называть тебя, человек с этого острова?»

Я задумался, как же сумею ответить, но тут же ощутил вкус сладостной речи, рождавшейся под языком. Речь эта приняла форму, сообразную моим мыслям, и я выплюнул ее на спинку фейри, стоявшей предо мной. Слово мое не имело вкуса, и форма его была неуклюжа, как первый лепет ребенка. Но все же я сумел сказать: «Приветствую великую Королеву». Затем я задумался о своем имени. «Томас» перевести было невозможно, так что я подобрал некий образ, который у меня в голове связывался со звуком моего имени. Но ведь меня еще прозвали Рифмачом, так что я как-то слепил слово, означавшее: «Я тот, кто соединяет вместе подобные вещи и звуки». Получив оба эти слова, фейри вновь полетела к Королеве.

Так мы общались, и постепенно я все свободнее управлялся с ее языком, а она все подробнее расспрашивала меня о моем мире. Многие из вопросов касались отношений мужчин и женщин, но, вообще-то, ее интересовало все, что знал я о других существах Земли. Некоторые вещи ее просто завораживали. Например, разведение скота, спаривание, скрещивание и тому подобное… или то, как наши корабли путешествуют из страны в страну. Она проявила также большое любопытство к пчелам, о каковых я мало что мог ей рассказать. Я тоже задавал ей вопросы насчет фейри и о том, что станется со мной, но она отвечала лишь тем же словом, что и раньше: «Не бойся».

Мы проговорили, должно быть, несколько часов. Наконец она сказала: «Спасибо, Томас Соединитель. Сегодня ты сослужил великую службу делу Жизни, хотя твой мир, возможно, не узнает об этом еще много-много дюжин твоих лет. Теперь мы подадим тебе другой напиток, благодаря которому все, что произошло с тобой, покажется сном, который, проснувшись, помнишь смутно. Но перед тем как ты вернешься в свой мир, можешь попросить у меня один подарок, и если это в моих силах, я просьбу твою исполню. Я могу рассказать о том, где в окрестностях твоего городка спрятан богатый золотой клад. Или дам лекарство от любых болезней для тебя и твоих домочадцев. Или же наделю тебя бочонком меда, который прокормит твою семью и друзей до их смертного часа… Выбирай, Томас Соединитель».

«Леди, — сказал я ей в ответ, и слова золотыми каплями скатывались с моего языка. — Через две недели исполнится семнадцать лет с того часа, как я появился на свет. Моя возлюбленная покинула меня ради другого, а семье моей безразлично, жив я или умер. На всем белом свете, который я успел повидать, а я побродил от Бервика до прекрасного города Данди, — я не видывал ничего красивее комнаты, где мы сейчас стоим, и не пробовал яства слаще ваших слов. Я прошу не давать мне напитка забвения, а дозволить остаться здесь, в стране Фейри, насыщаться вашими словами и узнать ваши обычаи».

«Хорошо сказано! — сообщил мне запах Королевы, и смех ее прозвенел, словно целое поле цветов. — Когда мне не с кем разговаривать, кроме детей моих, мне иногда кажется, что я говорю сама с собой. Если ты вправду хочешь путешествовать с нами, отдай свой нож управляющему моим двором. Мы скоро отправимся в путь, и тогда силы, что понесут нас вперед, вырвут твой нож из-за пояса твоего и отшвырнут прочь, так что он пронзит и плоть твою, и пол, на котором стоим, и фейри, что окажется на пути».

Я вытащил отцовский нож и протянул его фейри, который вдруг возник у моего локтя, и он взлетел вверх.