Честный обман - [25]

— Мне надо кое-что тебе сказать. Я ненадолго, — начала она. — Можно я подожду?

— Зачем, — сказал Лильеберг. — Ужин-то, чай, не простынет. Идем потолкуем.

Он провел ее в маленькую комнату, где стоял жуткий холод (все четверо братьев ночевали в другой комнате, побольше). Садиться Катри не стала. Поспешно и сурово она проговорила:

— Я ошиблась. Жалованье у тебя в норме и скидка на продукты более чем изрядная. Лавочник, может, кого и обманывал, но только не тебя. Поэтому беру свои слова обратно. Я была несправедлива.

Эдвард Лильеберг стушевался. Предложил чашечку кофе, но Катри поблагодарила и отказалась.

— Во всяком случае, запомни одно: приноровиться — вовсе не значит пойти на попятный, — сказала она, уходя. — Ты за ним приглядывай. И в конечном итоге все равно ты в выигрыше, потому что любишь шоферить, а он об этом даже не догадывается.

На улице Катри опять встретил густой запах крольчатника. Ну вот, дело сделано. Может статься, Лильеберг ей больше не доверяет, а это было бы уже скверно. Ведь лодку для Матса надо заказать именно Лильебергу, и поскорее, иначе к лету не будет готова. А кто может потребовать, чтобы Лильеберг принял на веру деньги, которых покуда нет, и обещания человека, который поставил под сомнение свою честность, единственный раз сбившись с прямого пути, хотя сам же себе жестко этот путь наметил.

20

Зима открыла новую страницу. Морской берег хранил безмолвие. Длинными грядами тянулись по льду сугробы, а между ними ветры дочиста вымели гладкие, как стекло, участки. Многие из деревенских, вооружившись удочками, занимались подледным ловом, а Хюсхольмов красный буер с санками на прицепе — в них сидела жена Эмиля — нет-нет да и проносился мимо них к дальним буйкам. Снег слеживался, оседал, становился ломким, но лед был по-прежнему крепок — что в проливе, что у мысов. И дни стояли сплошь погожие, ясные. Однажды утром Анна спустилась к рыбачьей пристани; она вглядывалась в даль, пытаясь различить на льду громадную кучу мебели, которую Катри обрекла на утопление, но сияние неба слепило ее, и ничего она не увидела. Из лодочной мастерской доносился перестук молотков; колотили в четыре руки, ровно и ритмично, удары разом стихали и разом возобновлялись. Анна, щурясь от солнца, села на канатную бухту.

— Хороша погодка, — сказала у нее за спиной Катри. — Вы забыли темные очки.

Анна поблагодарила и сунула очки в карман.

— А еще пришла почта. Опять из пластмассовой фирмы.

Анна только напряглась, выпрямила спину и еще крепче зажмурилась. Потом, почувствовав, как мало-помалу пригревает солнце, начала тихонько насвистывать. Катри постояла-постояла да и вернулась в «Кролик».

О пластмассовой фирме Анна сумела забыть, так же как и о многом другом. Ведь «коричневые конверты» — так она их называла, — с машинописным адресом, без единого цветочка, омрачали ее жизнь уже не первый год. Большей частью Анна кое-как выходила из положения: благодарила за проявленный интерес, мол, приятно узнать, что ее кролики идут в дело, и условия вполне ее устраивают, «искренне ваша» и так далее. Порой, однако, возникали сложности, фирмы запрашивали сведения, факты, которые Анна не могла отыскать ни в памяти своей, ни в ящиках стола. Тогда она малодушно прятала докучливые письма в шкаф, на предмет последующего рассмотрения, и всеми правдами и неправдами ухитрялась постепенно про них забыть. Та же судьба наверняка постигла бы и письмо из пластмассовой фирмы: им понадобились копии всех договоров, когда-либо заключенных Анной Эмелин по поводу кроликов. Такое послание Анна получила с месяц назад и уже пошла было к шкафу, но в эту самую минуту Катри принялась выбивать на улице ковры. Анна тотчас остановилась с письмом в руке, вернулась назад, перечитала текст, причем не один раз, и не нашла ничего, что бы можно было истолковать неправильно. В конце концов она наудачу выдвинула несколько ящиков в своем большом шкафу — каждый из них был до отказа набит письмами и всяки-ми-разными бумагами. Стоит ли удивляться, что Анна снова их задвинула и уткнулась в книжку.

Но на следующее же утро припожаловала эта новая деловая совесть и так взяла Анну в оборот, что слова «возможно быстрее» огненными письменами проступили сквозь коричневый конверт пластмассовой фирмы. Торопливо, чтобы не успеть раскаяться, Анна опорожнила на кровать два-три ящика и принялась рыться в письмах. Очень скоро она сообразила, что все надо разложить на стопки. Кровать оказалась мала, стопки сыпались на пол, мешались одна с другой. Пришлось переехать на ковер. И ведь не упомнишь, что в какой куче, — Анна то и дело клала бумаги не туда. В конце концов у нее разболелась спина, и часам к двенадцати она пошла за Катри.

— Смотрите, что они со мной делают! — сказала она. — Вынь да положь им все мои договоры! Да откуда я знаю, где они… Вдобавок папины и мамины письма перепутались с моими собственными, все до одной рождественские открытки и все до одной расписки, которые мама и папа получали чуть не с прошлого века.

— И много еще этого добра?

— Полный шкаф. То, что мне казалось ненужным, сложено справа. Или, может, посредине…