Честно и непристойно - [17]

А я думала, что требуются слезы. Я не знала, что любовь не должна делать нас несчастными. Истинная любовь не может быть источником боли.

Мне казалось, что ситуация яснее ясного. Если бы он рассказал своим родителям то же, что говорил мне: как сильно он меня любит, как я украсила его жизнь, как он хочет от меня детей, – они могли бы его поддержать. Вместо этого он чувствовал их неодобрение и молчал. Но только не со мной. Когда он был со мной, невысказанное раздражение превращало молчание в злобу. Так мне казалось. Больше я ничего не замечала. Я выходила замуж за подростка, не за мужчину, и знала об этом, но я уже потратила на наши отношения слишком много времени и любви. Ну и ладно, думала я, рано или поздно он вырастет. Мы вырастем вместе.

Терпеть не могу, когда меня спрашивают, не считаю ли я, что вышла замуж слишком рано. «Слишком рано» подразумевает наивность, но, по-моему, наивной я не была. Задавая подобный вопрос, в действительности люди хотят знать одно из двух: «Вам ведь хотелось выйти замуж, а за кого – не столь важно, правда?» Или: «Вы был и так молоды, вы хоть знали, что такое любовь?» Ненавижу этот вопрос, потому что на него нельзя ответить ни «да», ни «нет». Я любила Гэйба по-настоящему, без всяких условий, невзирая на неприятности. Но меня пленяла и перспектива заполучить мужа, объект заботы, и свой дом, где на холодильнике, прикрепленные магнитиками, красовались бы списки дел для мужа и для жены. Я хотела, чтобы мы стали друг для друга близкими людьми. И мне казалось, что я нашла все это в мужчине, которого любила. Поэтому я и терпела его срывы. «Он повзрослеет, – думала я. – Придет день, когда все сложится так, как я рассчитывала. А до тех пор будут слезы, но чаще слез будут смех и воспоминания». И так все и было. Пока не произошел сбой.

Итак, дело было не в том, что я вышла замуж слишком рано. Просто я вышла замуж не за того, за кого следовало. Да, были тревожные симптомы, на которые следовало обратить внимание, но я была влюблена и готова была бороться с трудностями бок о бок с Гэйбом. Я не сомневалась: если мы захотим, то преодолеем все на свете, даже кошмарные отношения со свекровью. Но сил и желаний одного человека не может хватить на двоих.

Я перечитываю сейчас страницы своей жизни, и мне стыдно. Именно стыдно. Не могу поверить, что и вправду терпела такое его отношение к себе. Я и подозревать не могла, что достойна мужчины, который женится на мне с восторгом, вроде стоящего подле алтаря Уильяма. Унизительно вспоминать о том, как Гэйб заставлял меня ненавидеть себя, как я унижалась. Это не мой брак потерпел крах. Я сама привела себя к краху. Мне самой надо было взглянуть в лицо своим страхам не меньше, чем Гэйбу. В известном смысле я согласилась на отношения, в которых надо мной издевались, потому что боялась, что без него я ничего из себя не представляю. Я верила, что раз он меня хочет, то я чего-то стою. Я позволила распоряжаться собой – это ужасно, но, увы, случается достаточно часто.

Слишком многие женщины ведут себя именно так. Умные женщины принимают глупые решения. Я-то знаю – я читала все положенные книги. Я знала, что нужно усердно трудиться, чтобы достичь успеха, и думала, что взаимоотношения устроены также. Чем больше я плакала и переживала из-за наших ссор, тем больше мне приходилось терпеть. Я боролась, пытаясь сохранить то, что мне дорого. В конце концов Гэйб обычно входил в спальню, гладил меня по спине и тихо говорил:

– Ты права. Прости меня. Это моя вина, и я должен научиться сдержанности. Спасибо тебе за то, что ты так терпелива со мной. Нас двое, Стефани, и мы все преодолеем. Я хочу этого и никогда не перестану хотеть.

Я тоже этого хотела и позволила убедить себя, что все склоки и примирения – только испытание. Оно закалит нас. Я принимала психоз за упорство. Я верила, что наши отношения наладятся, если Гэйб тоже будет стараться и научится высказывать свои желания – и со мной, и со своими родителями.

Ну вот он и высказался. В январе.

– Мы не сможем пожениться в январе или феврале. У меня будет очень сложная практика в больнице.

Я боялась новых отсрочек и боролась с нетерпением. Ну хорошо! Тогда первого марта! Великолепно!

– Нет.

Тогда мартовские иды! К черту суеверия!

– Нет.

Для отказа всегда находились причины. И когда Гэйб добрался до мая, так и не выбрав дня для свадьбы, я топнула ногой в кожаной туфельке. Отныне мне не было дела до выбора помещения и цветовой гаммы. И вместо вручения отъезжающим гостям свежей клубники и пирожных в деревянных корзиночках, чтобы полакомиться на следующее утро, – «как насчет того, чтобы вообще не приглашать гостей?» К черту гостей! К черту цветы, подходящие для этого времени года! От разговоров о скатертях и необходимом освещении, о распределении обязанностей и графиках, благодарственных письмах и напоминаниях я начинала забывать, что все это в общем-то имеет отношение к свадьбе.

Мы сошлись на том, чтобы устроить скромную церемонию, только для близкой родни, в мае, прежде чем Гэйб сдаст в июне экзамены за второй курс. После окончания экзаменов мы проведем медовый месяц в Италии, а потом устроим прием, чтобы отпраздновать нашу свадьбу в кругу прочих друзей и знакомых. Гэйб попросил отца выбрать подходящую дату в расписании своих конференций на май. И все было решено. Двадцать восьмое мая. Гэйб договорился с раввином Темпл Синай из синагоги в городке, который был неподалеку от наших родных мест. Таким образом он пытался убедить меня, будто тоже всего этого хочет. Потом мы начали оповещать знакомых. Я обязательно уточняла: