Он на мгновение остановился, а затем горячо продолжал:
— Маленькие ничтожные пустяки все-таки имеют большое значение… И то, что я лишен возможности щедро раздавать чаевые, когда я бываю с тобой где-нибудь… что я вообще не могу с тобой где-либо бывать… что мне становится жутко, когда я думаю о стоимости твоих красивых платьев, не будучи в состоянии тратиться на них, как другие мужчины… Ты себе не представляешь, как меня все это подавляет!.. У тебя есть деньги, а у меня их нет…
Филиппа смотрела ему в лицо, в его грустные и страдающие глаза, на скорбные складки рта и на словно выточенные из слоновой кости пальцы судорожно сжимавшей стол руки.
Она видела под этой напряженностью и страданием настоящую красоту его души, которая заставила его осуждать себя ради нее; она быстро поднялась со своего места, подбежала к дивану и начала лихорадочно шарить в кармане своего белого шелкового жакета. Она подошла близко к Арчи, держа в руках свой маленький бумажник, и открыла его. Там был единственный пятифранковый билет.
— Милый, — сказала она неуверенным голосом, — ты совершенно не прав. У меня нет денег! Ты должен будешь добывать для нас обоих! Ты мне дашь немного денег?
Арчи не в силах был произнести ни слова; его холодные как лед руки искали бумажник. Наконец он его нашел, вынул из него все содержимое и дрожащими руками переложил в бумажник Филиппы.
Потом он поднял голову; в глазах его не было слез только потому, что он жестоко боролся с ними. И прошептал так тихо, что только возлюбленная могла разобрать его слова:
— О, возьми меня опять к себе!
Старости и молодости одинаково свойственна глупость.
Из Эбергардта
Жизнь имеет какое-то странное свойство выдвигать затруднения, которые, внезапно возникая, отодвигают намечаемые события на неопределенное время.
Свадьба Разерскилна с Камиллой три раза откладывалась по тем или иным причинам.
Кит заболел воспалением легких и едва не умер.
Кит лежал в доме у Камиллы, и если бы Разерскилн уже не любил Камиллу, он полюбил бы ее за то время, что они провели у постели его больного сына.
Он видел тогда ее самоотверженную нежность, ее ангельское терпение, и в ту ночь, когда доктора думали, что Кит умрет, он цеплялся за руку Камиллы, как маленький ребенок.
Кит лежал на высоко взбитых подушках; теперь его маленькое, исхудавшее лицо казалось серым, и пальцы его теребили одеяло.
Не спуская с него покрасневших, измученных глаз, он слышал, как Камилла молилась, совсем как маленькая девочка:
— Молю тебя, Господи, сделай так… сделай… — Прошел час. Камилла освободила свою руку и приготовила чай; теперь она выглядела иной — моложе и счастливее.
— Я верю, что Бог будет милостив к нам, — сказала она шепотом Разерскилну и улыбнулась.
Разерскилн обрадовался ее спокойствию, черпая в этом надежду.
И он услышал, как Камилла опять стала молиться за выздоровление Кита.
Было около часу ночи; в половине второго произошла неожиданная, чудесная перемена к лучшему. Кит шевельнулся, поднял свои отяжелевшие веки и как будто улыбнулся; дыхание его стало более свободным, цвет лица изменился, и он впал в глубокий сон.
Камилла, стоя рядом с Разерскилном, нежно потянула его за руку.
— Джим, милый мой…
Он послушно стал на колени возле нее, преисполненный такого обожания и благодарности, что совсем не мог говорить.
Юный Тим был второй причиной, помешавшей их свадьбе; его назначили в Индию, и поэтому нужно было поспешить с его свадьбой.
— Давай устроим наши свадьбы, вместе, — предложил Разерскилн.
— Ну, что ты, дорогой, — рассмеялась Камилла, — это будет нехорошо!
— А с моей точки зрения, это было бы прекрасно, — энергично возразил Разерскилн. — Ничего не может быть лучше!
Наконец в сентябре, накануне назначенного дня свадьбы, казалось, что не было никаких причин, которые могли бы помешать свадьбе.
Собственное счастье Разерскилна смягчило его отношение к Джервэзу. Когда он заметил его у входа в Сен-Джемский сквер, куда он и сам направлялся, он заколебался: свернуть ли ему в сторону или идти дальше, навстречу ему, забыв о прошлом.
Тот факт, что завтра его свадьба, заставил его пойти брату навстречу.
Джервэз кивнул ему, едва улыбнувшись.
Разерскилн остановился и сказал:
— Алло! Как дела?..
Чертовски трудно вообще придумать, что сказать человеку в положении Джервэза!
— А ты как поживаешь? — спросил тот, на что Разерскилн ответил:
— Значит, ты не в Шотландии?
— Нет, я еду еще только десятого.
«А он здорово постарел, — решил про себя Разерскилн. — Впрочем, выглядит здоровым».
— Желаю тебе счастья, — сказал Джервэз с более теплой нотой в голосе.
Разерскилн, слегка растроганный, ответил:
— Благодарю. Приходи завтра. Фарм-стрит, 12, ты знаешь где. Я уверен, что Милли будет очень рада тебе.
Джервэз не обещал, сказав, что охотно придет, если у него будет возможность. На этом они расстались. Разерскилн пошел в клуб, где с важным видом смотрел гравюры, принадлежавшие одному из членов этого клуба, а затем отправился к Камилле.
Он заметил, целуя ее:
— Ты выглядишь восхитительно, как летнее утро.
— Знаешь, ты — прямо прелесть, Джим! Я тебя совсем не ждала сейчас, — сказала Камилла, — а ты умница, ты так хорошо сделал, что пришел.
