Честь - [65]

Экран исчез, а с ним и генерал Беккет. В зале поднялся гул. Лукаво улыбнувшись Оуэну, Гутман как-то странно оживился. Дезсталкер нутром чувствовал, что ничего хорошего это не сулит. Слегка подавшись вперед, Гутман произнес самым что ни на есть рассудительным тоном:

– Прежде чем вы нас покинете, сэр Дезсталкер, хотелось бы задать вам несколько вопросов. Парламент отправил вас за военными преступниками. Но, насколько мы могли заметить, вы не слишком старались доставить их живьем.

– Они почему-то думали, что на Голгофе их ждет несправедливый суд, – ответил Оуэн. – Видимо, потому, что за все время работы судов военного трибунала ни один осужденный не был оправдан. Полагаю, этот факт не укрылся от их внимания. Поэтому неудивительно, что они предпочли сражаться насмерть, лишь бы не попасть к вам в руки. В этом положении виноваты вы, а не мы.

– Каждый конкретный случай мы разбираем очень тщательно, – возразил Гутман. – Неужели ты думаешь, что я позволю ложно осудить моих бывших приятелей-аристократов?

– Звучит убедительно. Особенно если учесть, что говорит человек, убивший собственного отца, – заметила Хэйзел. – Лучше остановись, пока меня не разобрал смех.

– Я давно уже не тот, что прежде, – пожал плечами Гутман. – Все меняется. И люди тоже. Или ты, дорогая моя, так не считаешь? Должно быть, забыла, как когда-то сама промышляла пиратством и охотой за клонами?

Хэйзел рассердилась, но промолчала, за что Оуэн ей был безмерно благодарен.

– Суды военного трибунала призваны служить справедливости. Империя должна знать, что истинному злу рано или поздно придет конец, – заявил Гутман.

– Суды существуют только потому, что они популярны, – возразил ему Оуэн. – Людям нужны козлы отпущения. Интересно, что ты. Гутман, собираешься делать, когда запас настоящих преступников истощится? Начнешь копать под тех, кто не согласен с учрежденным тобой порядком?

– Справедливости боится только тот, у кого рыльце в пуху, – ответил Гутман. – Тому, кто не виновен, бояться нечего.

– А право решать, кто виновен, ты, конечно, присвоил себе.

– Решает Парламент.

– Стало быть, ты говоришь от имени Парламента, – не унимался Оуэн. – Чертовски удобно.

– Давайте двигаться дальше, – продолжил Гутман. – Переходим к следующему вопросу повестки дня. Проведение предвыборных дебатов. Полагаю, мне нет смысла напоминать, что после падения Железного Престола нас ожидают первые свободные выборы. Думаю, для вас также не секрет, что они будут проходить в ожесточенной конкурентной борьбе. Дело в том, что на многие места в Парламенте претендуют бывшие аристократы. Они уже заявили о своем намерении участвовать в выборной кампании.

– Черта с два! – громко возмутился Оуэн, стараясь перекричать поднявшийся в зале шум. – Рэндом заключил с ними соглашение. Семьи отказались от притязаний на власть в обмен на сохранение финансовых институтов. Если аристократы правдами и неправдами проникнут в Парламент, всем нашим завоеваниям крышка. Кончится тем, что аристократы вновь окажутся у власти.

– Что-то вы, сэр Дезсталкер, чересчур уж распоясались, – раздался леденящий женский голос из зала.

Все присутствующие обернулись.

Грация Шрек выдержала натиск устремленных на нее взоров с гордо поднятой головой и свойственной ей холодной неприступностью. С тех пор как Грегору Шреку пришлось удариться в бега, во главе Клана встала его старшая сестра и с этой ролью справлялась на удивление здорово. Ни Тоби, ни Евангелине взваливать на себя эти обязанности было недосуг, не говоря уже о том, что они не имели к тому ни малейшего желания. Поэтому участь возглавить семейство Шреков выпала Грации чисто случайно. И, надо сказать, все это время ей сопутствовала удача.

Высокая и худощавая, с бледной лебединой шеей, сморщенным лицом и густой гривой светлых волос, убранных в старомодную и некрасивую прическу, Грация резко выделялась на фоне окружающих ее ярких птичек. Склонная к затворническому и аскетическому образу жизни, она почти никогда не появлялась в свете, терпеть не могла Двор и посещала его только по строгому настоянию Грегора.

Однако менее официальная и определенно менее опасная обстановка Парламента, как ни странно, пришлась ей по вкусу. Выступая от имени многих древних семейств, Грация чувствовала себя на удивление свободно и непринужденно. Поскольку почти всю свою сознательную жизнь она провела вдали от высшего общества, она не отдавала предпочтения ни одному из Кланов. Именно по этой причине Семьи безоговорочно ей доверяли. Но особым расположением аудитории Грация была обязана природной уравновешенности и легкому чувству юмора, благодаря чему слушать ее было одно удовольствие. Словом, лучшего представителя бывшей аристократии трудно сыскать. Ее замечания никогда не оставались без внимания – будь на ее месте другой аристо, ему бы не дали сказать ни слова.

– Право баллотироваться в Парламент имеет каждый, – с пафосом заявила Грация Шрек. – Такова суть демократии. Разве вы, сэр Дезсталкер, сражались не за то, чтобы все граждане Империи имели равные права? А стало быть, бывшие аристократы имеют такое же право голоса, как и все остальные. К тому же, помнится, вы сами были Лордом. Если следовать вашим словам, то на вас тоже нужно поставить клеймо и лишить права баллотироваться в органы власти. Или свой выпад против аристократии вы к себе не относите? Должна заметить, сэр Дезсталкер, что такие понятия, как искупление и покаяние, известны не только вам. Оуэна задели ее слова, хотя он старался не подавать виду.