Чеснок и сапфиры - [10]
— У меня от него болит голова, — пожаловалась я, собственный голос в зажатых париком ушах звучал приглушенно. — Я его вытерпеть не смогу. Такое впечатление, что на мне купальная шапочка.
— Дорогая, — сказала Клаудия, — перестань ныть и посмотри на себя.
Я подняла голову и открыла глаза. Глянув в зеркало, я увидела незнакомую женщину, смотревшую прямо на меня.
— Познакомься с Молли, — сказала Клаудия.
Я онемела. Зашевелила губами, чтобы убедиться, что губы незнакомки тоже шевелятся. Они зашевелились. Я сморщила нос, Молли в ответ сморщила свой. Я подняла пальцы, она сделала то же самое. Помахала рукой, замахала и Молли. Клаудия похлопала меня по руке и тихо сказала:
— Думаю, нам пора на представление.
Я видела, что она изо всех сил старается сдержать улыбку. В этот момент она явно ощущала себя новоявленным Генри Хиггинсом. Она должна была показать свое творение миру, и ей не терпелось это сделать.
— Помедленнее, милочка, — сказала Клаудия, когда мы вышли из дверей. — Делай короткие шаги. Помни, ты теперь Молли. Не выходи из роли.
Она дернулась, когда я подозвала такси.
— И не кричи.
По крайней мере, это сделать было нетрудно. Слишком жарко для быстрой ходьбы и громкого крика. Туфли прилипали к асфальту, щеки пылали под бежевым тональным кремом. Несмотря на жару, Клаудия облачилась в одно из своих бесформенных черных платьев. Зной ей, похоже, был нипочем.
— Интересно, какие у Молли гастрономические предпочтения? — спросила я, когда мы сели в такси. — И на какие темы она разговаривает?
— Это, — сказала Клаудия, — предстоит тебе выяснить.
В «Ле Сирк» было прохладно, но далеко не спокойно. Маленькое вычурное помещение заполнили женщины в мерцающих платьях и мужчины в элегантных костюмах. Они примостились на обитых полосатым шелком стульях, сиденья которых, похоже, были для них маловаты. Во всех углах виднелись цветы, составленные в огромные букеты, на столах резвились маленькие керамические обезьянки.
Метрдотель согнулся над журналом с перечнем зарезервированных столиков. Он не сразу удостоил нас своим вниманием, а удостоив, холодно оглядел с ног до головы. Я невольно похлопала себя по парику, надеясь, что из-под него не выглянули темные пряди.
— Вы забронировали столик?
Судя по тону, он в этом сомневался.
— Холлис, — назвала я «свою» фамилию.
Он не среагировал, поэтому я повторила погромче:
— Молли Холлис.
При этом удивилась, что моя речь моя звучала по-другому — глуше и медленнее, словно ее тоже отретушировали. Человек провел пальцем по странице с фамилиями.
— А, да, — сказал он наконец. — Вот она.
Вид у него был разочарованный.
— Столик для некурящих. Боюсь, на данный момент ничего нет. Вам придется подождать в баре.
Повернул голову, как бы указывая направление, где его можно искать.
В баре было пусто, а после того как мы заказали только воду, стало еще пустыннее. Парик крепче сжал голову. Тяжесть многослойного наряда изнуряла. Отсутствие внимания было красноречивым признаком пренебрежения.
— Мне кажется, — сказала Клаудия, — они надеются взять нас измором. Устанут, мол, и уйдут.
Я согласилась.
— Я не намерена доставлять им такое удовольствие, — заявила она.
— И я тоже, — сказала я. Подсунув палец пол парик, поскребла зудящую голову.
Наш столик оказался очень маленьким. Он стоял в углу, и его со всех сторон обвевал дым курильщиков.
— Но ведь я просила стол для некурящих! — сказала я тем же глухим, медленным голосом.
Метрдотель пожал плечами и обвел широким жестом помещение, словно говоря: «Неужели не видите, что все столы заняты?»
Он неохотно протянул меню и поспешно ретировался.
— А винную карту? — спросила я вслед его удалявшейся спине, но его и след простыл.
Это, как мы вскоре узнали, не должно было стать проблемой. Несколько дюймов скамьи слева от меня, очевидно, считались чем-то вроде склада. Официанты, проходя мимо, бросали рядом со мной использованные меню. Скоро плюхнулась и карта вин.
Том был увесистым. Я принялась изучать его и услышала, как мой новый голос сказал Клаудии:
— Очень неплохой выбор.
— Хорошо, — ответила она. — Я, пожалуй, возьму бургундского. Оно там есть?
— Столько страниц, что и не сосчитать, — ответила я.
Но я дошла только до третьей страницы, когда метрдотель снова появился, протянул руку и тоном, не терпящим возражения, произнес:
— Мне нужна эта карта.
Я на мгновение заколебалась, борясь с собой. Затем уступила.
— Браво! — сказала Клаудия. — Ты не вышла из роли. Молли — настоящая леди.
— Не думаю, что ей бы это понравилось, — заметила я и задрожала от злости, заметив, что моя карта оказалась в руках человека, сидевшего через три стола от нас.
Мне хотелось подойти и вырвать карту у него из рук, но я снесла обиду. Потом бедная Молли, трепеща пальцами, обращалась к каждому пробегавшему мимо стола официанту и произносила патетическим тихим голоском:
— Прошу прощения, не дадите ли мне карту вин?
Такая робкая тактика обернулась двадцатью минутами ожидания.
— Похоже, в чужой шкуре мне предстоит узнать много нового, — пробормотала я.
— Это уж точно, — согласилась она. — Как думаешь, когда этот высокомерный метрдотель позволит нам сделать заказ?
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».