Чешские юмористические повести. Первая половина XX века - [167]

— Стены, окна, полы, мебель, игрушки, sehr geherte Herr [69], ежедневно подвергаются дезинфекции,— поясняла гувернантка.

Я подошел к изящным весам, которые позволяют установить прибавку веса у детей, потом к ингалятору — на случай, если бы у мальчика или у девочки заболело горлышко.

А вот железный шкаф, выкрашенный белой краской, как в поликлинике, да еще с красным крестом на матовом стекле.

Мне показали пузырек с йодом — вдруг бы ребенок порезался; баночки с гормональными препаратами, бинты, гоффманские капли — если бы разболелся животик; присыпки, коробочки с пургеном для нормализации стула; пинцеты — не дай бог, в глаз попадет соринка.

Стоя у окна, откуда вся комната была видна как на ладони, я увидел, как доктор Жадак, согнув в три погибели свою фигуру, опустился на корточки на расстоянии нескольких шагов от детей и, обнажив лошадиные зубы в улыбке, вытянул костлявые руки к сыночку Адамеку и доченьке Евочке.

Дети прервали игру и растерянно стали смотреть на отца — они как будто не были уверены, что он не причинит им вреда.

Первой опомнилась девочка. Изобразив на бледном личике какое-то подобие улыбки, она сделала к нему несколько шагов. И в ту же минуту в соседней комнате скрипнул паркет.

Воспитательница испуганно оглянулась и, увидев, что Евочка, улыбаясь, идет к отцу, а Адамек имитирует его нескладную позу, подскочила к доктору Жадаку и зашептала умоляюще:

— Nein, nein, Herr Doktor, bitte, nein! [70]

Дети так и не посмели дотронуться до отца, который был — чему я охотно верю — рассадником всевозможных микробов.

Доктор Жадак выпрямился, подошел к окну, сунул руки в карманы и, повернувшись к нам спиной, неподвижно простоял так все время, пока мы были в детской.

Я невнимательно слушал пояснения гувернантки о том, что руки являются главным разносчиком всяческой заразы и поэтому несколько раз в день дети должны мыть их патентованным мылом «Уран»,— вы чувствуете? — радиоактивным урановым мылом, очень полезным при борьбе с кожными паразитами.

— Au revoir! [71] — попрощались дети, когда доктор, наступив на кнопку, открыл дверь.

В коридоре нам попалась горничная.

— Хозяйка уже ушла? — тихо спросил доктор Жадак.

— Да, сударь, в городскую управу.

— Пррекрасно!

По молчаливому соглашению мы уже не стали так внимательно осматривать остальные комнаты — супружескую спальню с лепным потолком в стиле рококо и гарнитуром цвета слоновой кости, столовую в духе ренессанс и готический музыкальный салон, где стояли концертный рояль, виолончель в футляре и вдоль всей стены — орган с деревянной резьбой, жестяными трубочками и местом для органиста на возвышении.

— Это вы играете?

— Я не игрраю!

— Значит, пани Мери?

— И она не игррает.

— А кто же тогда играет?

— Никто не игррает.

Больше я этого невежу ни о чем не спрашивал.

Я подумал о детях Жадаков.

Кто завидует богачам, что столы их ломятся от яств, что спят они в теплых, мягких постелях, что живут они в роскоши, кто думает, что в этом счастье, тот, по сути дела, совсем не знает людей: ни тех, кто ходит в шелках, ни тех, кто одет в рубище.

Крестьянской девушке Марженке фортуна выделила из своего рога изобилия дом со всеми удобствами, над которым трудилась целая армия архитекторов, продумывая все до мелочей, чтобы все было в полном порядке — надежно и удобно.

Создать такой комфорт — совсем не просто. Должна быть некая организующая сила, умная голова, которая бы знала, чего хочет, и, не считаясь с расходами, строила бы уютное гнездышко для новобрачных, которое бы пришлось им по душе. Чтобы кто-то нашел там свое счастье. Кто же именно? Марженка, крестьянская девушка из деревни Драсовки!

Представляю, как вошла она в этот дом, глазам своим не поверив! И как ей пришлось привыкать к комфорту, учиться обхождению со всеми этими вещами, учиться жить среди них. Представляю, каким терпеливым и добрым учителем был пан новобрачный. Он все показал, все объяснил своей молоденькой жене, сам — на свою голову! — обучил ее языкам, истории, литературе, изящным искусствам и философским наукам. Влюбленные — самые талантливые педагоги, и никто не сравнится с ними в изобретательности и терпении. Сколько на земле влюбленных — столько и прекрасных педагогов, не подвластных ни земским школьным советам, ни министерствам. Если супруг — врач, жена очень скоро начинает взирать на людей, как медик; если он электрик — ловко вертеть выключателем; если археолог — она овладевает мироощущением археологов; если он купец, чрезвычайно быстро развиваются ее врожденные коммерческие способности; если он специалист по классической филологии,— она на следующий же день после свадьбы твердо знает, что есть колонны дорические и есть ионические; если муж историк, то прекрасное создание без запинки выложит вам все о Перикле, Августе, Кроке, Воене ^{99} и других исторических личностях.

Все-то она сразу же поймет и всем овладеет.

И только специалисты по чешскому языку, орфографии и стилистике, да еще — географы, обычно теряют время даром, пытаясь обучить возлюбленных своим наукам. Женский мозговой аппарат к ним абсолютно не приспособлен.

Учебный период длится год, от силы два, и сменяется полной капитуляцией супруга.