Червонное золото - [32]

За их плечами Джулия загадочно прошептала:

— Что за совершенство, что за симметрия, какая геометрия! Быки закончат свой бег у палаццо Фарнезе, как императорская дочка, что выбежала из палаццо Медичи, а прибежала на Кампо Деи Фьори в палаццо Фарнезе. Каково? Сама архитектура помогает Фарнезе. Я бы отправила в забег Пьерлуиджи, и уверена, он обогнал бы быков, даром что больной.

Пораженная злобой Джулии, Рената собралась что-то ответить, но тут вмешалась подошедшая Виттория.

— Вы можете чуть-чуть подождать и не выплескивать свою желчь?

— Хоть всю жизнь. Фарнезе и их ничтожество — не лучшая тема для беседы.

Тем временем в зале началось новое движение, и голос Элеоноры перекрыли веселые крики.

Дамы завертели юбками, а туго обтянутые мужские ноги начали выделывать на полу замысловатые прыжки.

Рената и Элеонора тут же принялись отпускать ядовитые замечания в адрес кавалеров, скакавших, как охромевшие птицы. Виттория внимательно следила, как бы в азарте они не сболтнули чего лишнего.

Пьерлуиджи наблюдал за танцорами и поднялся с места, только чтобы выйти освободиться от вина за занавеску. Там суетились камергеры, без остановки выливая белые урильники, куда гости справляли нужду.

Вернувшись в зал, герцог опустился в кресло, где, как ему казалось, не так заметно было плачевное состояние, в которое его привела болезнь, и протянул руку к хрустальному бокалу, снова полному вина.

Его супруга, герцогиня Пармы, возбужденная повышением мужа, в результате которого она перенеслась из гротов Кастра в самые богатые из итальянских городов, отсутствовала уже давно: ее погнала из зала более существенная нужда.

Послав довольную ухмылку гостям, которые не осмеливались к нему приближаться, Пьерлуиджи поднес к губам бокал, продолжая следить за коленцами танцоров. Его покрасневшие водянистые глаза остановились на Маргарите, в этот момент пересекавшей зал, чтобы выйти, и в них отразилось отвращение. Глаза погасли, и лицо совсем стало похоже на высохшую мумию.

Отвращение вызвал не вид Маргариты, а жидкость, которую он пытался выплюнуть в бокал. Она струйками потекла по губам, пачкая воротник яркими пятнами, какие не оставит ни одно вино. Все выпитое тут же изверглось в приступе рвоты, когда у находившегося поблизости врача вырвался хриплый возглас: «Кровь, это кровь!»

Он наклонился к герцогу, чтобы разобраться, не яд ли вызвал кровотечение, и с облегчением заметил, что у Пьерлуиджи не было никакого кровотечения, просто сам бокал был наполнен кровью. Пьерлуиджи с омерзением швырнул его на пол и отвернулся, чтобы подавить новый рвотный спазм.

Алессандро и Оттавио уже склонились над отцом и сделали знак слугам поднять его и вынести из зала.

Несмотря на грохот музыки и неистовый танец, кое-кто из гостей начал понимать, что случилось что-то серьезное. Виттория наблюдала всю сцену, не выдавая своих чувств. Ее трудно было отвлечь шумом и болтовней: привычку концентрировать внимание, несмотря ни на что, она унаследовала от свекрови, донны Костанцы д’Авалос, принцессы Арагонской. Донна Костанца в ожидании сына держала невестку при себе на вилле в Искье и учила управлять малейшей своей эмоцией, убежденная, что хрупкая женская натура способна взять реванш, только преуспев в самодисциплине. Никогда не разделяй эмоций врага, это равносильно поражению. Виттория видела, как вынесли Пьерлуиджи, и поймала на лице Алессандро одну из самых фальшивых улыбок, обращенных к вице-королю Неаполя, дону Педро де Толедо, который подходил, сверкая золотом и звеня оружием.

— Ничего страшного, — сказал Алессандро, — небольшая дурнота: скопление людей, волнения дня… Отец еще не совсем здоров, но на воздухе ему станет лучше, и через минуту он снова будет с нами.

Слуги наводили порядок, отчищая пол от рвоты и крови. Обменявшись несколькими озабоченными репликами с женой, Оттавио вышел. Его сопровождали двое молодых людей, с которыми он никогда не расставался в минуты опасности. Он поискал глазами одного из «мясников» отца, Орацио Бальони, но тот необъяснимым образом исчез в сутолоке, и остался только второй телохранитель, граф ди Спелло. Его разрывали желание найти Бальони и необходимость стоять как скала за герцогским креслом, держа одну руку на спинке, другую на кинжале.

Праздник уже превратился в настоящую вакханалию, и прервать его не было никакой возможности. Чтобы возбуждение не спадало, объявили начало забега быков и карнавала на площади перед дворцом. Прежде чем начнет распространяться известие о таинственном происшествии с сыном Папы, гостям предложили занятное зрелище.

Когда большинство гостей бросились в сумятицу, как всегда сопровождавшую подобные праздники с карнавалами, Виттория и Джулия подошли к музыкантам, которые продолжали дудеть в свои флейты и трубы. Виттория, по обыкновению, надела черное платье, ничуть не заботясь о том, чтобы подчеркнуть и заставить признать свое королевское достоинство. Однако она не отказала себе в тщеславии надеть старинный сердолик, принадлежавший императору Августу. На крупном, величиной с яблоко, камне был вырезан Ганимед, похищенный Зевсовым орлом.