Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного) - [35]

Но Слава поленился, за что и был немедленно наказан.

В арке от стены отделилась скукоженная тень, схватила его за рукав и зашептала горячо и до мурашек щекотливо в ухо:

- Ты видишь? Ты чувствуешь? Ты представляешь? Здесь можно очень долго ждать, а дня все не будет... И в школу никогда не опоздаешь... И каникул все нет... А говорят - бывает Новый год... День рождения... Подарки... - с каждым вымученным выдохом липкие капли слов оседали на голой коже шеи между шарфом и шапкой, Слава морщился, как от предчувствия укола, вертел головой, дергал локтем, стараясь выскочить из схватившего мрака, но ботинки оставляли в грязи лишь гладкие полосы с вкраплениями редких камешков.

Попался он крепко. Да и не имело особого смысла куда-то вырываться. Вот она - долгожданная и совсем не игрушечная гадость, как замерзшая Марина.

- Вова? Ты чего, мужиклар? - прохрипел Слава придушенно - шарф окончательно перекрутился, намок от дождя или пота, один его конец болтался где-то подмышкой, второй уже вылезал из рукава и петля продолжала затягиваться.

- Сколько времени, Славка! - завопил даже не вопросительно Вова.

- Черт, да вот же, вот же, - пытался он предъявить Дубинину пропуск в виде секундной стрелки, но проклятая одежда не давала сделать и движения. Наконец левая рука все-таки высвободилась, дыхание перехватило, но по прозрачным глазам Вовы скользнул спасительный зайчик отраженного солнца и его отпустило.

Задыхаясь Слава расстегнул анарак (проклятый замок опять застрял на середине), разжал щупальца красного лохматого шарфа и, согнувшись пополам, попытался успокоиться. Арка продувалась, и он стянул заодно шапку, подставляя намокшие волосы ветру. Сердце испуганно стучало, во рту пересохло, губы покрылись противной, горькой коркой. Вова сегодня определенно постарался. Хорошо еще, что это произошло в самом начале... дня. Что теперь делать? Вопрос необходимо решить в самое ближайшее время и вовсе не из милосердия. Зря он все откладывает и откладывает, но обычные примочки здесь не подействуют. Иммунитет. Необходимо что-то более радикальное, хирургическое...

Слава выпрямился и потер висок. Палец наткнулся на шрам - онемевший, стянутый клочок кожи.

Вова стоял прислонившись к стенке и яростно вытирал рот. Неожиданно выглядел он вполне прилично в своем светло-коричневом пальто из ламы, вязаной шапке пирожком и сумкой через плечо. Возня нисколько не сказалась на его опрятности, зато сам Слава выглядел как жертва похищения и грабежа. Холод незаметно забрался под анарак, лизнул кожу ледяным языком. Бог ты мой, ведь осень на дворе! Кое-как приведя себя в порядок, но все равно чувствуя, что под курткой пиджак измялся, воротник сломался и выпирает сзади, рубашка вылезла из брюк, пряжка ремня съехала на аппендикс, а штанины натянулись на бедрах, он взял осторожно Вову под руку, вывел его на свет и усадил на ограду умершей клумбы, где в свое время дети часто играли в испорченный телефон. Вова не сопротивлялся и легко сел на заиндевевшую железяку. Слава садиться поостерегся и щурился на вставшее над деревьями остывшее красное солнце.

- Хорошее... хорошая погода, - немного сбился он и покосился на Вову, но тот лишь согласно кивнул.

- Вон наши идут, - еще бодрее зашел с тыла Слава. Из подъезда действительно вышли Оля и Марина, оживленно о чем-то беседуя и тайком посматривая в их сторону. Мальчишки проводили девчонок хмурыми и равнодушными глазами.

- Паршиво-то как, - признался наконец Вова. Он прижал толстую сумку к животу, сложил на нее руки и скрючился так, что подбородок уперся в кулаки.

Слава размел иней с узкой ржавой поверхности, натянул на зад край анарака, насколько это было возможным, и присел вплотную к Вове. Холод прожег брюки и появилось ощущение, что он сидит на чем-то мокром. Ему было искренне жаль. Он никогда не задумывался над такой возможностью. Строго говоря, он вообще не о чем не задумывался, хотя подобный вопрос и возникал, задевал его краешком, но более в черно-юмористическом ключе - а вдруг тогда он сможет узнать, что...

- А что там? - толкнул он плечом Вову.

- Где? Стена?

Возможно, и стена, или дыра, или червоточина. Не стоит такого касаться. Надо же, сидит вот рядом еще один огроменный и опасный соблазн, лакомая мякоть, только тронь - брызнет соком или ядом. Что таиться перед собой, храбриться - ему страшно и жутко, как... как на уроке, когда не выучил задание, а в вязкой, притаившейся тишине раздается твоя фамилия, и сердце ухает вниз, в бездну. Естественно, речь идет не о сейчас, а о далеком вчера, проходящем через сегодня и завтра, но роли это не играет - память и ощущение живут.

- Зайдем в чайную, - предложил он, выдираясь из сиропа искушения. Первый враг раздумий - сытый желудок. Он встал, поднял живую куклу, отряхнул ее, сдвинул на бок сумку, чтобы тот не походил на коробейника, и, подталкивая Вову в неестественно прямую спину, направил его к трем березкам у склада.

Они прошли мимо громадной, до сих пор не высохшей лужи, в которой мальчишки городка пускали сделанные из мыльниц кораблики под бумажными парусами и устраивали морские сражения, для чего в цене были небольшие голыши для бомбардировки вражеских эскадр и высокие сапоги с профилем индейца на голенищах, чтобы не замочить ноги в спасательных кораблеподъемных экспедициях. Когда вода в ней вымерзнет, то на обнажившемся дне наверняка можно будет найти обломки разбитых галер и галеонов. Поднялись на пригорок к многострадальным березкам, по одной из которых постоянно лазили на крышу склада, где в свое время Серега Смирнов нашел старинную военную бляху, непонятно как туда попавшую. Жизнь других деревьев была так же тяжела - по весне из них добывали березовый сок с мякотью, отчего стволы были усеяны дырками и разрезами. Березы как-то это все терпели, но облетали одними из первых, быстро набирали тяжелую осеннюю влагу, чернели и резали глаз своей угрюмостью до мая месяца.