Чертовски знаменита - [5]

– Как ты можешь с ним развестись, Кит-Кэт? – Она всегда называла свою единственную дочь так, потому что та в детстве обожала эту еду. – Он такой mensch.[4] – Подружившись с семейством Гольдштейнов, владеющим продовольственным магазином рядом с ее домом, Вера завела привычку пересыпать свою речь еврейскими выражениями.

Катерин устало рассказала все про поведение Джонни, но, поскольку Вера об этом не читала, она на слова дочери внимания не обратила. Теперь она говорила:

– Юбка слишком длинная. У тебя великолепные ноги, Китти. Тебе надо их показывать. И мне ужасно не понравился цвет твоей помады, дорогая. Такую выбрала бы себе Шер. Перезвони мне, Кит-Кэт.

Следующее послание было от Стивена Лея, сценариста «Семьи Скеффингтонов», ставшего одним из самых близких друзей Катерин, с которым она делилась всем.

В эти последние недели Стивен оказывал ей огромную поддержку. Он понимал проблемы Катерин и давал ей дельные советы.

– Привет, Китти. Видел новости. Говорил же, что ты выиграешь, мы ужасно за тебя рады. Давай отпразднуем. Ты не могла бы пойти к «Мортону» в понедельник вечером? Самое время показать этому городу свое личико. И я обещаю тебе две вещи: я угощу тебя редкостным бифштексом с кровью и правдой, встречающейся еще реже…

Катерин улыбнулась. Стивен верен себе, всегда можно положиться на то, что он найдет подходящую цитату.

– Готов поспорить, ты не знаешь, откуда это. Перезвони, если догадаешься.

Катерин задумалась. Никогда нельзя сказать, что происходит за закрытыми дверями чужого брака, но, на взгляд постороннего, брак Стивена и Мэнди Леев казался нерушимым. Никто не знал никаких подробностей о Мэнди, которая по большей части сидела дома, возясь с детьми, тогда как Стивен по пятнадцать часов торчал в студии, но создавалось впечатление, что она полностью удовлетворена работой по дому, готовкой, стиркой и уходом за их двумя дочерьми.

Катерин расстроилась, что на автоответчике обнаружились лишь два послания. Она избегала тех непостоянных отношений со знакомыми, которые в Голливуде считались дружбой, а ее настоящие старые друзья остались в Нью-Йорке. Но даже некоторые из них в последнее время не чувствовали себя уютно с Катерин. Когда она звонила, их голоса звучали по-другому, настороженно, как будто они полагали, что, став звездой, Катерин не захочет иметь с ними ничего общего. Разумеется, это было неправдой, но Китти не могла притворяться, что она обычный человек, тогда как стоило ей высунуть нос из дому, хотя бы для того, чтобы заглянуть в ближайший магазин, и ее окружала толпа, требующая автографа.

Большинство артистов именно к этому и стремились – немедленное узнавание и постоянные аплодисменты, и Китти покривила бы душой, если бы утверждала, что ее тоже не привлекают некоторые аспекты ее положения звезды. Это означало ее немедленное приобщение к миру богатых и удачливых; это значило, что в ее распоряжении было все лучшее – от полетов в специальных самолетах до подарков от ведущих домов моды. Все дело было в том, что она скучала по некоторым обыденным вещам в своей жизни, которые раньше принимала за само собой разумеющиеся.

У Катерин хватало сообразительности понять, что только те, кто родился в Голливуде, имеют там настоящих друзей. В этом монополизированном городе каждый общался с людьми своего социального уровня. У нее имелась группа друзей – Джонсоны, Хауны и Ласкерсы, – с которыми она встречалась, но Катерин чувствовала, что они не слишком сожалеют о ее разводе, хотя и нельзя сказать, чтобы они активно желали ей плохого. Так что, по сути, Стивен и Бренда были, возможно, единственными друзьями, кому она могла полностью доверять.

У импресарио и пресс-агента Катерин наверняка оборвут телефоны с просьбами об интервью, приглашениями на благотворительные гала-мероприятия, на которых она ощущала себя одинокой, как ночью в пустыне, сочувствиями фанатов. С ними быстро разберутся, чтобы не беспокоить Катерин. Но сегодня вечером ей хотелось, чтобы ее побеспокоили.

Она уставилась на это зеркальное, задрапированное шелком помещение, где она испытывала клаустрофобию, и видела свое отражение во всех ракурсах: она могла разглядеть все мельчайшие недостатки лица и тела сорокатрехлетней женщины, те недостатки, которых публика не увидит никогда. Катерин хотелось завизжать. В спальне было жарко, поэтому она щелкнула выключателем кондиционера, запоздало вспомнив, что тот не работает. Она позвонила Марии.

– Мария, почему не починили кондиционер?

– Мне очень огорчать, senora, но человек, он приходить сегодня. Он говорить, что система старый, много работа. Он обещать вернуться понедельник.

– Понедельник? – повысила голос Катерин. – Сегодня же четверг. Мы что, должны задыхаться в этой душегубке все выходные?

– Мне очень огорчать, senora, – извиняющимся тоном произнесла Мария. – Вы не хотеть, чтобы Педро приносить вам маленький вентилятор?

– Да, пожалуйста, – согласилась Катерин сквозь сжатые зубы. – Пусть принесет два. – Она в сердцах швырнула трубку.

Ей внезапно безумно захотелось свежего воздуха. Она быстро надела шорты, майку и пошла в сад. Она обожала копаться в земле; мало кто знал, а публика и вовсе не догадывалась, что часто по выходным Катерин часами пропалывала и поливала свои растения. Впервые за несколько дней ей легко дышалось, она набирала полную грудь того, что в Лос-Анджелесе считалось воздухом, а на самом деле было чем-то вроде желто-коричневой жижи. Китти могла видеть смог на горизонте там, где его не заслоняла дымка и выхлопные газы миллионов машин Лос-Анджелеса.