Чертово яблоко - [57]

— Не слишком ли много я тебе воли дал, стервец? — сразу же взял в оборот кучера Филат Егорыч. — И как ты мое доверие оправдываешь? Возмутительным разгулом! Хозяин ему не указ, можно и по ночам бражничать. Стервец! На сей раз ты от плетки не уйдешь!

Заводчик и впрямь занес над Стенькой плетку, но тот перехватил его руку.

— Охолонь, хозяин. Ударишь — уйду, как и ране упреждал.

— Ты еще учить меня смеешь?! — вконец разошелся заводчик, но Стенька с такой силой стиснул кисть его руки, что плетка упала на пол.

Раздраженный Голубев сел на стул и, с неутихающей злостью, произнес:

— Уходи! Видеть тебя не хочу, забулдыгу.

Стенька накинул на себя полушубок и уже от дверей сказал:

— Прощай, хозяин. Плетку для другого кучера прибереги. Моей же вины нет.

— А ну стой!.. Как это нет?

— Очень просто. Опоили меня, хозяин. Мне водки и на дух не надо, а тут…

— Рассказывай, но если на толику соврешь, пощады не жди.

Стеньке и утаивать нечего: рассказал все, как было, после чего Филат Егорыч, распахнув сюртук и теребя золотую цепочку от часов, неопределенно хмыкнул:

— Вечно ты попадаешь в какие-то смутные истории, не поддающиеся здравому смыслу. То, что Пахомий Дурандин мог силком тебя заставить пить водку, и доказывать не надо. А вот то, что тебя сразила кружка квасу, никогда не поверю.

— Да я и сам не пойму, что со мной произошло, Филат Егорыч, но ощущение такое, что меня сонным зельем опоили, отчего я едва Богу душу не отдал. А потом и впрямь пришлось водку пить, чтобы в себя прийти.

— Весьма странное происшествие. Какой смысл тебя зельем опаивать и кому это на руку? Да и спаситель твой появился в доме Сундукова самым диковинным образом. Целый клубок загадок. Надо бы его распутать, да, жаль, времени нет. Готовь тройку, господин кучер.

Последние слова Голубев произнес жестко и не без доли сарказма.

Глава 10 СМУТА

В начале мая в Вязниковском уезде загуляла смута уездных крестьян.

Гурейка вечером рассказывал:

— Ну и дела, Стенька. Мужики мекали, что все обойдется, не впервой-де картошкой пугают, но такое началось, что волосы дыбом. Ехали мы с приказчиком через село Никольское, а там мужики бурмистра и вязниковских чинов кольями шибают. Лупят и горланят: «Не желаем на лучших землях чертовы яблоки сажать! Убирайтесь!» Так и турнули нежеланных гостей, а бурмистр с разбитой башкой в свою избу убрался.

— Молодцы! — одобрил действия мужиков Стенька. — Так и надо. Нечего чужеземным овощем землю мордовать.

— Молодцы-то молодцы, но миром сия затея не закончится. Думаю, что городской голова не потерпит бунта мужиков.

— Пожалуй, не потерпит, — согласился Стенька. — Ныне царь, чу, крепко за дело взялся. Боюсь, как бы и жителей Вязников, что из крестьян, не принудил… Давно у Томилки Ушакова не был?

— У Томилки?.. Да как тебе сказать? Был, — как-то расплывчато высказал Гурейка и отвел глаза.

— Ясно, — усмехнулся Стенька. — Никак, Ксения опять дала от ворот поворот. Угадал?

— Да ну тебя! Пойду Буланке овса задам.

— Давай, давай. Самая пора лошадь кормить, — посмеивался Стенька, хотя он хорошо знал, что дело не в Буланке: Гурейка никак не мог подладиться к Ксении. Как-то сердито бросил:

— Чертова девка! И какого еще парня ей надо? Нос воротит.

Чудной. Его Ксения с первых же дней постаралась отвадить, а ему все неймется. Уж коль не по сердцу, ничего не поделаешь.

Ксения!.. Своеобычная, занимательная девушка. Казалось бы, всем недурна — и статью, и лицом, и умением гладко говорить. А хозяйка? В ее руках все спорится. Такая девушка всем на загляденье. Недаром от женихов отбоя нет, но Ксении почему-то никто не поглянулся. Даже Гурейка. И впрямь — чем плох парень? Другие-то девки ему проходу не дают, а вот для Ксении он пустое место. То ли сердцем почуяла, что Гурейка чересчур к женскому полу неравнодушен, то ли по какой-то другой причине. Девичье сердце нелегко распознать, уж слишком загадочное оно. Вот так и с ним, Стенькой, получилось. Не гадал, не ведал, что Ксения вдруг ему в любви признается. И всего-то один раз посидел с ней в саду на лавочке, сыграл на тальянке грустную песню, а взамен получил не только неожиданный поцелуй, но и чувственное признание в любви, чему был необычайно удивлен. И произнесла Ксения свои слова так, как никто ему никогда не говорил… Настенка? «Люб ты мне, Стенечка». Он нередко слышал эти слова, но звучали они, хотя и ласково, но как-то уж по-детски, не воспламеняя душу. Слова же Ксении прозвучали совсем по-другому: страстно, выстраданно, с каким-то непонятным для Стеньки надломом.

Когда он вернулся на сеновал, то долго раздумывал над неожиданным поведением Ксении, но так и не смог прочувствовать столь внезапный порыв девушки.

После возвращения в Вязники Стенька, конечно же, предупредил Гурейку о предстоящем разговоре с Голубевым о конях князя Голицына (весьма вовремя предупредил, ибо Филат Егорыч действительно расспросил второго кучера, но все обошлось), а затем Стенька навестил Томилку Ушакова, а когда столкнулся с Ксенией, то увидел ее вспыхнувшее лицо и радостный блеск в крупных зеленых глазах, но затем девушка выпорхнула из избы в сад и больше не показалась гостю, хотя ее и окликала домой мать.