– Мы и есть друзья! То есть, были… Мы… мы дружили…
– Оно и видно, как вы дружили! Тоже мне, дружба. Вот скажи мне, э-э… Алексия, да? Так вот, скажи мне, милая Алексия, что это за дружба такая, когда один человек скрывает свое истинное лицо, будучи в стойкой уверенности, что друг его просто не поймет?
На несколько бесконечно долгих мгновений Алексия застыла в изумлении, силясь примерить на лик любимого… э-э… друга кровожадный волчий оскал. Примерка провалилась полностью, что и вернуло бедной девушке утраченное самообладание.
– Ты все врешь! – уверенно заявила она. – Ты это специально придумала, чтобы нас рассорить! Я все равно не брошу Марата, так и знай!
– Ну, думай как хочешь, – пожала плечами красноволосая. – Я тебе просто сказала, что знаю.
– Ха! Знает она! – фыркнула Леся, воодушевленная собственной уверенностью. Марат просто не мог оказаться оборотнем! Не мог, и все тут! – В общем, передай Марату, что я приходила, пусть он меня в поселке найдет.
– Если захочет, – ехидно добавила Ариадна.
– Если ты ему передашь, – с нажимом повторила девушка, – то он обязательно захочет.
И, развернувшись на пятках, быстрым шагом ушла. А вслед ей полетел вкрадчивый ведьмин голос:
– Наша свадьба состоится неделю, Алексия. Надеюсь, ты почтишь нас своим присутствием.
Леся вздрогнула. Её губы непроизвольно запрыгали, силясь сдержать обиженный всхлип.
– Посмотрим, – дрожащим голосом произнесла девушка, не оборачиваясь, и покинула негостеприимную обитель бывшего друга.
Что от непосильной тяжести на сердце очень сложно нормально жить – это девушка поняла достаточно быстро. Но вот только сегодня ей пришла выстраданная мысль заглушить моральные терзания примитивным и полезным физическим трудом. Кроме того, вид усталой Людмилы, с трудом тянущей наполненные водой ведра от колодца к дому, пробудил остатки совести.
До самых сумерек Алексия хлопотала по дому, ловя спиной странные взгляды занятой шитьем мачехи.
На следующий день труд снова пошел в охотку, хотя Леся уже порядком утомилась. Несмотря на это, пирожки пошли очень споро: с капустой, с мясом, с вареньем и просто сладкие «узелки», когда вся начинка вышла, а тесто осталось. Молодая хозяйка выкладывала в миску последнее печево и потому прозевала появление гостя. А Марат так и стоял, счастливо улыбаясь, на пороге.
Девушка, мурлыча под нос незатейливую песенку, повернулась, чтобы поставить миску на стол, да так и замерла. И не потому, что самого гостя не ожидала. А потому, что улыбался Марат так, как никогда раньше Леся не видела. От изумления у неё ослабели руки, и пирожкам бы как пить дать валяться на полу, если б лесник вовремя не придержал.
– Лесь, ты чего? – удивленно спросил Марат, аккуратно поставив кастрюльку на стол. – Приболела?
Девушка хмуро посмотрела на бывшего друга. Тот выглядел совершенно невообразимо: глаза так и лучились радостью, волосы, прежде педантично завязанные в пучок, по-мальчишески топорщились в разные стороны, улыбка и не думала сходить с его лица. Да и сама привычка держаться – не ссутулившись, будто от тяжести небес на плечах, а прямо и свободно – до неузнаваемости изменилась. Оказалось, что Марат выше подруги аж на полторы головы!
– Нет, все хорошо, – покачала головой Леся, отворачиваясь к столу. Руки её сами совершали надобные действия – накрыть миску крышкой, укутать полотенцем, прибрать за собой со стола, – а мысли так и толклись непослушно в бедовой голове. – Тебе что надо?
– Мне? Да, в общем-то, ничего, – даже как-то растерялся лесник, в первый раз на памяти девушки. – Просто… мне Ариадна передала, что ты хотела встретиться.
– Значит, всё-таки передала…
– А почему нет? – удивился Марат. – У неё были причины не говорить?
– Уже и не знаю, – вздохнула Леся и всё-таки обернулась.
Марат стоял близко и поймал метающийся взгляд подруги.
– Лесь, я знаю, что должен был сделать шаг первым… – серьезно начал он. – Но мне не хватало духу прийти, посмотреть тебе в глаза и, скорее всего, услышать, что ты никогда больше не хочешь меня видеть. А мне бы не хотелось терять такого хорошего друга. Так что я очень тебя прошу, прости меня. Я не знаю, что случилось тогда, какая муха меня укусила. В здравом уме я бы никогда не поднял руку не то что на тебя – вообще на женщину. Но я виноват, и готов сделать что угодно, лишь бы ты меня простила.
Леся, чувствуя зарождающиеся слезы, быстро отвернулась. Такого ли она желала? Да пропади она пропадом, эта пощечина! Она бы дала Марату отхлестать её по щекам и десять раз, и двадцать, лишь бы это проклятое колдовство рассеялось, и он снова стал собой… Угрюмым, нелюдимым… одиноким. Но было бы это правильно?..
– Леся, ты что?
– Ничего, отстань, – тихо буркнула девушка, пытаясь выровнять дыхание и позорно не разреветься.
– Ты… ты все ещё злишься на меня? – тихо спросил он. И вдруг схватил Лесину руку, сжал до боли. – Леся, ну дурак я, дурак! И буду дураком до самой смерти, если мы снова не станем друзьями. Как прежде! Я готов даже терпеть вечные причитания Людмилы и клянусь больше не насмехаться над твоим прыщиком!
– Ой дура-а-ак, – простонала Леся, не в силах подавить слезы вкупе с истерическим смехом, и всё-таки шлепнулась на пол и разразилась рыданиями. – Дурак, и вправду дурак!
