Чертова дюжина - [165]

— Ненавижу! — фальцетом заверещал он, целясь в Савельева.

— Не посмеешь, — произнес побледневший писатель.

Синицын крадучись подобрался ближе, пистолет гулял в дрожащей ручонке.

— Всех порешу! — дуло переместилось в сторону Ани. Девушка вздрогнула. — И тебя, курва! И тебя, недоносок! — Теперь пистолет был направлен на меня.

— Зачем? — прошептала Аня.

Савельев отстранил девушку и шагнул вперед.

— Тебе же нужен я! — Савельев сжал кулаки.

— Стоять!!! — истошно заорал маньяк. Палец его нервно дернул спусковой крючок. Ничего не произошло… Мерзавец недоуменно уставился на пистолет. Даже с такого расстояния я понял, что он забыл снять предохранитель. Тем более сообразил это Савельев, находившийся к врагу значительно ближе. Он прыгнул на Синицына и повалил его на землю, намертво перехватив руку с оружием.

— Помоги же, Костя! — вскрикнула Аня.

— Я… сам! — прорычал Эрнест Сергеевич, выкручивая кисть Синицына, который выл от боли и страха. Писатель превосходил соперника физической силой, а ненависть возмещала растерянную в передрягах энергию.

Через минуту Савельев стоял на ногах. Лязгнул затвор.

— Не советую мараться! — поспешно предупредил я.

— Имею право! — отрезал он, тяжело дыша. — За Вадика, за Семена, за всех нас!

Прозвучало очень торжественно. Вопль Синицына слился с грохотом выстрела. Анечка уткнулась мне в грудь и разрыдалась. Я осторожно погладил растрепавшиеся волосы девушки.

— Молодец! — громко похвалил капитан.

— Мы все подтвердим, что ты действовал в пределах необходимой самообороны, — выдал неимоверно длинную фразу слабым голосом Павел.

Савельев занялся живыми туристами, разрезая перочинным ножом веревки, мы с Аней захлопотали над изувеченными. Таня была без сознания, но сердце билось. Один осколок вошел под правой грудью и, очевидно, застрял в теле. Других серьезных повреждений мы не обнаружили — это вселяло надежду. У Евгения, на мой взгляд, кости остались целыми, однако он потерял много крови. Лишь на минуту гренадер открыл глаза, узнал нас, удовлетворенно кивнул и вновь отрубился. Мы перевязали раны обоих, используя лоскуты одежды.

Братание не братание, но нечто похожее на полянке произошло. Короткое и искреннее. Затем мы двинулись обратно к вертолету, оставив под деревьями лишь труп Синицына.

* * *

Последующие часы прошли в тревожном ожидании. Мы располагали пилотом и… утратившим способность летать вертолетом. Урон, причиненный боевыми действиями, не позволял поднять машину в воздух без риска упасть в прибрежные воды острова Колдун. Спасла рация — армейская, добротная, мощная… Степан всячески демонстрировал стремление услужить, надеясь, вероятно, на снисхождение грядущего суда. Он битый час старательно блуждал по шкале частот и связался-таки с головной радиостанцией метеослужбы в Бобрах. Дежурный радист лишь с третьего захода «врубился» в существо проблемы, настолько невероятным показалось ему наше сообщение. Представляю, какой поднялся переполох в соответствующих ведомствах поселка и города, когда там узнали о войне на просторах мирного озера Долгое! В течение следующего часа мы переговорили с представителями всех трех служб, телефоны которых начинаются на ноль. Пожарного успокоили: открытого огня не имеется, а вот медицину и милицию попросили поспешить.

Никита Петрович выдвинул идею перенести бивак в домик метеорологов, используя надувную моторку боевиков. Его не поддержали: раненых не стоило тревожить и погода не препятствовала нашему пребыванию под открытым небом. Да и везти туда Аню также не хотелось. Твердо решили ждать на поляне.

Наступила вполне закономерная нервная разрядка. У всех — по-разному. Беата собрала остатки продуктов и занялась приготовлением пищи. Никита Петрович уединился с племянником и Ольгой Борисовной внутри салона вертолета в семейном кругу — беда сближает. Оправившийся рулевой, переживший основные события круиза в горизонтальном положении, присматривал за пилотом, заодно развлекая себя беседой на воинские темы. Аня сидела при раненых. Мы с капитаном и писателем улеглись в траве, лениво обмениваясь мнениями по поводу отдельных эпизодов завершившихся, как будто, приключений. Незаметно нас сморило — есть же предел человеческим возможностям…

Очнулся я от прикосновения к плечу, а так как оно ныло, то моментально.

— Черт! — выругался я, увидев присевшего на корточки Пашу.

— Извини! — Он понял оплошность и виновато улыбнулся. — Поговорить надо. Отойдем.

— Чего еще стряслось?

— Ничего, — быстро успокоил бывший сосед по каюте.

Мне не хотелось вставать и я просто отполз метров на пять от похрапывающих Савельева и Бельского.

— Держи! — Павел сунул мне в руку прямоугольный сверток, обернутый пленкой и перехваченный резинкой, показавшийся мне удивительно знакомым.

— Что это?

— Баксы.

— Каким образом?! — Сюрприз заставил меня сесть.

— В первый день плавания я обшмонал твою сумку. Когда нас разбомбили с ук… со взятыми вещами, я успел выловить ее в воде: жаль было терять такие деньжищи! И не портфелем Щедрина голову прикрывал под вертолетом, чтоб не заметили, а ею…

— Врун!

— Есть маленько… В общем, сберег.

— Не промокли? — усмехнулся я.