Черный жемчуг - [2]

Эллин запнулась, поняв, что допустила непростительную оплошность. Лия прищурилась.

– Ну и кто же она такая? – не дождавшись ответа, Лия продолжала: – При всем уважении к положению и красоте Аннунсиаты, она всего лишь незаконнорожденная, и этим все сказано. Никому не известно, кто был ее отцом.

– Может, да, а может, и нет, – строго заметила Эллин.

– Хочешь сказать, тебе это известно? – требовательно спросила Лия.

– Известно или нет – какая разница, – Эллин была страшно рассержена. – Главное, Шоуз пока никому не отказан, и мисс Руфь может оставить его в наследство кому угодно. Поскольку моя госпожа, как самая красивая и умная девушка в графстве, больше всех годится в наследницы, мисс Руфь не станет спешить с ее замужеством.

Лия тяжело вздохнула, подозревая, что Эллин говорит правду. Хотя Шоуз и был небольшим поместьем по сравнению с остальными владениями Морлэндов, он считался отличным наследством, к тому же владелице Шоуз принадлежали пакгаузы королевской пристани. Лия понимала, что при таком раскладе к красоте Аннунсиаты прибавляется и богатство. Лия вновь взглянула на двор и увидела, что Кит-младший и Эдуард – младший сын Мэри Эстер – болтают с Аннунсиатой, дожидаясь, пока все присутствующие будут в седле. Аннунсиата заигрывала с обоими юношами, слегка поддразнивая их, а тем временем в другом углу двора в полном одиночестве скучали Кэти и ее десятилетняя кузина Элизабет Хобарт. Это повторялось постоянно – так, во время танцев все юноши добивались права пригласить Аннунсиату, и только неудачники вспоминали о других девушках.

Наконец, в седло уселась последняя из дам – госпожа Лии, хозяйка дома Морлэндов, жена хозяина, Ральфа Морлэнда. Помимо гордости за хозяйку, Лия испытывала беспокойство, ибо хозяйка была в положении, а Лия не одобряла в таких случаях верховые прогулки. Беспокойство прибавило ей язвительности, и она отвернулась от окна, желая высказать последнее колкое замечание и кивая в сторону Аннунсиаты со свитой ее преданных поклонников.

– Мисс Руфь хочет убедиться, не станет ли вынужденной спешка с замужеством этой девицы.

– Что ты такое болтаешь? – свирепо возмутилась Эллин, но Лия уже ушла, молчаливая и исполненная чувства собственного достоинства, так что Эллин осталось только пробормотать: – Пусть лучше убедится, не ядовита ли твоя слюна, старая карга.

Когда кавалькада проехала через ворота и подвесной мост, Мэри Моубрей вздохнула с облегчением, хотя и не без чувства вины. Она знала, что должна считать дом Морлэндов своим собственным домом, а не темницей, и понимала, что сердце ее мужа будет разбито, если он узнает о ее мыслях. Однако Мэри не могла сдержать радость по поводу того, что вырвалась на свободу, и постаралась только сделать эту радость по возможности менее заметной.

Они направлялись в Харвуд-Вин за листьями священного дерева. Такие экспедиции совершались постоянно и часто поручались слугам, но Ральф, всегда желающий угодить Мэри и стремящийся доставить домашним хоть какое-то развлечение, задумал превратить обряд в увеселительную прогулку. За последние десять лет законы становились все более суровыми, пока, наконец, правительство пуритан не запретило все, что хоть сколько-нибудь напоминало развлечение. Сначала законами пытались пренебрегать, но потом генерал Кромвель – или, как он именовал себя, лорд-протектор, – установил надзор. Вооруженные отряды следили за соблюдением законов, налагая на ослушников огромные пени (штрафы) или даже подвергая их тюремному заключению.

Дом Морлэндов претерпел немало страданий. Большая часть поместья была конфискована в наказание за роялистскую деятельность его хозяев, пени возросли по той же самой причине и за продолжение запрещенных англиканско-католических служб в домовой церкви Морлэндов. Большую часть фамильного столового серебра и драгоценностей продали для уплаты пеней, и теперь было бы трудно наскрести еще что-нибудь. Страшнее всего оказалось нападение на церковь, совершенное несколько лет назад, когда вооруженные солдаты ворвались в нее во время ранней обедни. Они разрушили алтарь, забрали сосуды и из скамей устроили во дворе костер, на котором сожгли ризы, напрестольники и молитвенники.

Все это было ужасно, но еще хуже оказались последствия для членов рода. Хозяина дома Морлэндов, Эдмунда, разбил паралич, когда он пытался спасти старинную деревянную статую Благословенной Девы. Он еще хромал, не оправившись от первого удара, поразившего его в прошлом году, и второй удар убил его: Эдмунда нашли в церкви Богородицы, он лежал ничком и собственным телом прикрывал статую. Старый священник, отец Майкл Мойз, был заключен в подземелье, и никакие уговоры и деньги не помогли освободить его. Для этого старика тяготы жизни в заточении оказались слишком суровыми – на следующую зиму он умер.

Немедленно последовала еще одна смерть. Хиро Гамильтон, мать Кита-младшего, была настолько потрясена случившимся, что в ужасе ожидала второго нападения на церковь в Шоузе. Она умерла во сне две недели спустя, и все в доме были убеждены, что ее погубил страх. У самой Мэри, в то время беременной, начались преждевременные роды. Ребенок родился очень слабым и прожил менее двух лет. В этих испытаниях и постоянном страхе Ральфу удавалось всех поддерживать. Страшные события оборвали его радостную, беззаботную юность – началась обремененная ответственностью зрелость. Отец Ральфа покинул поместье Морлэндов после смерти Мэри Эстер; препоручив дела сыну, он переселился в Лондон. Когда умер Эдмунд, Ральф стал полноправным хозяином поместья Морлэндов. Ответственность была тяжкой, но Ральф всегда сохранял свою природную жизнерадостность, и постепенно члены семьи стали все больше полагаться на Ральфа, поддерживающего в них надежду в эти трудные времена. Сам Ральф не проявлял ни малейшего признака боязни или напряжения, кроме одного раза, в прошлом году, когда он услышал весть о смерти лорда Кромвеля: при этих словах Ральф воскликнул «Слава Богу!», упал на колени, закрыл лицо руками и зарыдал.