Черный воздух. Лучшие рассказы - [170]

прыгнуть с кормы Европы… вот только здесь скорее не корма, а нос. Нос титанического корабля, несущегося на запад, рассекающего волны так, что дрожь пятками чувствуешь. Тонущего корабля – это Фрэнк чувствовал тоже: тряска, качка, последний ленивый крен… Что ж, если так, прыгать в море по меньшей мере бессмысленно. Конец настанет хоть так, хоть эдак. Навалившись грудью на ветер, чувствуя себя пиктом, а может, викингом, Фрэнк понимал, что дошел до точки – до конца континента, конца столетия, конца культуры.

Но вдруг из-за Марвик-Хед, с юга, вывернуло суденышко, тихоходная рыбацкая лоханка из Стромнесса. Рисково взлетая на гребни высоких волн, она устремилась в открытое море, на северо-запад, к… а в самом деле, куда? Островов дальше нет. Только Исландия, Гренландия да Шпицберген. Куда этот рыбак направляется на ночь глядя, перед самым закатом, да при таком крепком западном ветре?

Охваченный странным восторгом, Фрэнк долгое время смотрел тральщику вслед, пока суденышко не превратилось в темную точку у самого горизонта. Море покрылось барашками пены, ветер крепчал, набирал силы; чайки, подхваченные токами воздуха, одна за другой опускались на скалы внизу. Скользившее к северу солнце склонилось к самой воде, катерок вдалеке казался не больше щепки, и тут Фрэнк вспомнил о мостике к Мейнленду. О приливе.

Сбежав вниз, к воде, он с замиранием сердца увидел, что бетонные плиты заливает белой, кипучей волной, прихлынувшей справа. Застрянешь здесь – придется вламываться в музей или жаться в уголке церкви до утра… но нет, накрывшая бетон волна отступила. Если поторопиться…

Грохоча подошвами, Фрэнк миновал лестницу и со всех ног помчался по шероховатому бетону. Слева над водой возвышались десятки параллельных гребней песчаника, но правую сторону уже затопило, а разбившаяся о плиты волна вновь захлестнула мостик, вымочив штаны до колен, наполнив морской водой башмаки и перепугав Фрэнка сверх всякой разумной меры. Выругавшись, он побежал дальше.

Вот и скала, и пять ступеней наверх. Возле машины он остановился, с трудом перевел дух, забрался на пассажирское место, снял башмаки, носки и штаны, переоделся в сухое, сменив башмаки на кроссовки, и снова вышел наружу.

Усилившийся ветер дул ровно, яростно, точно стремясь сорвать с места, поднять к небесам и машину, и мыс, а заодно и весь океан. Приготовление ужина обещало стать задачей нелегкой: от ветра машина защищает из рук вон плохо; задувая под днище, ветер погасит пламя горелки.

Развернув пенковый коврик, Фрэнк прислонил его стоймя к подветренному борту «сьерры» и подпер мокрыми башмаками. Вместе с бортом коврика оказалось довольно, чтобы кое-как укрыть от ветра крохотный синий венчик огня. Усевшись на асфальт рядом с горелкой, Фрэнк устремил взгляд на огонь и на море. Под натиском ураганного ветра бухта Берсей вспенилась от края до края, стала скорее белой, чем голубой. Машина покачивалась на амортизаторах. Солнце наконец полого соскользнуло в море, за горизонт, однако синие сумерки обещали затянуться еще на долгое, долгое время.

Когда вода закипела, Фрэнк всыпал в котелок пакетик «Кнорра», размешал варево, подержал на огне еще пару минут, выключил газ и принялся за еду, черпая исходящий паром гороховый суп прямо из котелка. Ложка супа, ломтик сыра, ломтик салями, глоток красного вина из жестяной кружки, еще ложка супа… Ужин в такой обстановке доставлял невероятное, абсурдное удовольствие: ветер, небось, просто в ярости!

Покончив с едой, Фрэнк отворил дверцу «сьерры», убрал внутрь походную кухню, надел ветровку и непромокаемые штаны, обошел автостоянку, а затем прошелся по невысокой скалистой кромке мыса Баккой, любуясь Северной Атлантикой, раздираемой в клочья штормовым ветром, разгулявшимся во всю мощь. Точно так же ходили здесь люди и до него, многие тысячи лет. В густо-синем вечернем сумраке казалось, будто шторм не закончится, не утихнет вовек.

В конце концов Фрэнк вернулся к машине, достал из рюкзака блокноты и вновь подошел к краю мыса. Ветер хлестнул по уху, точно ладонью. Усевшись, Фрэнк свесил с обрыва ноги. Океан окружал его с трех сторон, ветер свистел над головой слева направо, горизонт стал границей чернейшей синевы с самой синей из черных красок на свете. Фрэнк поболтал ногами, постучал каблуками о камень. Света как раз хватало, чтоб отличить исписанные страницы от чистых. Их-то он и принялся срывать со спиралей, скатывать в шарики и швырять прочь. Белые мячики один за другим улетали вправо и тут же исчезали во мраке, среди пенных волн. Расправившись со всеми записями, Фрэнк выдернул из скреплявших блокноты спиралек зубчатые бумажные ленточки и тоже швырнул их в море.

Над мысом заметно похолодало, натиск ветра не ослабевал. Вернувшись к машине, Фрэнк устроился на пассажирском месте, а блокноты бросил на сиденье водителя. Западный горизонт затянуло густой синевой. Должно быть, уже не меньше одиннадцати.

Посидев в темноте, Фрэнк зажег свечку и поставил ее на приборную доску. Машина покачивалась на ветру, пламя свечи заплясало, затрепетало на фитильке, черные тени в кабине задрожали точно в том же ритме, что и огонек.