«Черный Ворон» - [9]

Потерпевшая ждала его в Кимельтее. Рассказала:

— Всю дорогу ведь глаз не смыкала! Боялась... И вот тебе на... Перед самой Зимой сморил сон... А в Кимельтее проснулась — ничего. Может, от самого Иркутска караулили?

Трояновский понимал, какую ценность представлял собой чемодан. Особенно из-за рейсовых карточек, которые можно было отоварить в любом населенном пункте страны, даже не имея в паспорте постоянной прописки.

«Разиня! — неприязненно подумал Григорий Абрамович и про себя прикинул: — Так. Значит, до Зимы чемодан наверняка был на месте. Да и в Зиме его вряд ли кто трогал; только что уснула, не успела еще разоспаться-то, наверняка бы проснулась, если что. Значит, здесь, в Кимельтее?»

В первую очередь он пошел к начальнику станции: не ждали ли кого с этим поездом?

— С самого вечера на станции толкался возчик из леспромхоза, ждал своего директора.

— Приехал директор-то?

— Видимо, приехал. Утром возчика уже не было.

Возчика, старичка с седенькой сивой бородкой, Трояновский засыпал вопросами: не видел ли на станции кого из знакомых? Может, кто из них приехал с этим поездом?

Дед задумался. Потом, поглаживая бородку, сказал:

— Не ведаю, с этим ли поездом он приехал, но подвезти просился.

— Кто?!

— Да Степан Никулин. Чемодан еще у него был. Маленький, а тяжелый. Степка его аж двумя руками тащил.

— Далеко увез его?

— Дак до дома! Степка, почитай, два года дома-то не был: сидел за воровство.

— Дом показать можете?

— А чего же не показать? Я Никулиных хорошо знаю. Отец-то Степкин до сих пор на железке работает, с самых двадцатых годов.

Степана дома не оказалось. Мать с отцом тревожно смотрели на Трояновского.

— Неужто опять что натворил? — с тревогой спросила мать. — Какой-то странный он вчера был, вроде как потерянный...

— А сейчас он где?

— Сказал, что в деревню поехал. Дружок там у него в колхозе работает... Обещал сегодня вернуться.

Григорий Абрамович решил произвести обыск в квартире Никулиных.

— Что ж, ищите... — только и сказал Степкин отец, а мать низко опустила голову, словно придавила ее тяжелая ноша.

В избе ничего не обнаружили. Перешли во двор. Григорий Абрамович прошел в стайку, посмотрел на равнодушно жующую корову. В углу — копна сена. Он сунул руку, наткнулся на что-то твердое. Мигом разбросали сено, под ним лежал желтый чемодан. Трояновский откинул крышку: весь чемодан, до самого верха, был набит продуктовыми карточками, упакованными в твердую оберточную бумагу. На одной из пачек бумага была надорвана.

Степку взяли на следующий день. Только не в деревне, а в Кимельтейском военкомате, парень просился на фронт.

На суде Никулин рассказывал:

— Сам не знаю, какой бес меня попутал! Давал ведь зарок: больше ни-ни! Больно уж большая разиня попалась... Бросила чемодан на пол и дрыхнет... Не знал я, что там у нее. Когда домой-то принес, открыл его в стайке, пощупал — показалось, что деньги. Чиркнул спичкой и обомлел: карточки! Страшно стало и совестно: скольких людей голодом оставил!

Поверьте, граждане судьи, ни одной не взял! Удрал из дому, решил больше не возвращаться, пошел на фронт проситься...

Поимейте жалость, граждане судьи, хоть сколько давайте мне за это, только отправьте на фронт!

Суд удовлетворил Степкину просьбу.

Дело шестое: ЖАДНОСТЬ

Супруги Сидоренко жили дружно. Степанида Петровна, хоть и была старухой прижимистой, для своего мужа, Афанасия Ильича, не жалела ничего. А он любил приложиться к рюмочке. Однако, хоть и пил часто, но — понемногу и никогда не напивался допьяна.

В Подмосковье был у них свой дом, держали пару поросят, корову. Степанида была большой мастерицей по части засолки свиного сала, откармливать поросят умела так, что сало было с мясными прожилками. Часто собирали они посылки сыну в Читу, он их звал к себе, да все не решались Сидоренки сорваться с насиженного места. И только когда началась война, продали старики дом, скотину и подались на восток. Пока ехали, была введена пропускная система, и дальше Иркутска их не пустили. Уже несколько дней жили Сидоренки на Иркутском вокзале. Старику хоть бы что, свою ежедневную «четушечку» он получал от Степаниды Петровны регулярно и потому всегда был весел, балагурил с соседями по вокзальной скамье. Степанида же Петровна чем дальше, тем больше нервничала, не раз ходила к начальнику вокзала с просьбой о пропуске, но все безрезультатно.

Афанасий Ильич был стариком живым, непоседливым. То туда убежит, то сюда. Почти целыми днями сидела Степанида Петровна на скамье одна, караулила вещи. На пятый или шестой день рядом с ней опустилась молодая женщина, одетая в светлый габардиновый плащ. Лицо ее было усталым.

— Господи, сколько же еще торчать-то здесь?! — с отчаянием произнесла она.

Степанида Петровна тут же откликнулась:

— Ох, милая, и не говори! И мы со стариком совсем уже измотались.

— Далеко едете-то, бабушка?

— В Читу, к сыну... Все продали: дом, корову, сорвались с места и вот, пожалуйста, — едем, едем, все никак доехать не можем!

— И я в Читу. Муж у меня там служит. Да вот пропуск никак не выхлопочу. — Она доверительно нагнулась к Степаниде Петровне, шепотом продолжила: — Говорят, есть здесь один начальник, помогает людям. Не даром, конечно... Обещали мне узнать, где он живет...