Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - [53]
Улучшение условий и высокая концентрация образованных людей действительно обеспечили в лагере насыщенную интеллектуальную атмосферу. «Лагерь того времени был полон интересных людей, и каждый вечер в разных углах барака в полутемном пространстве, где верхний ярус нар затемнял свет электрической лампочки, собирались группки людей и вели беседу». Самая многочисленная группа, по наблюдениям Савченко, собиралась вокруг Льва Гумилева.
Из других бараков приходили профессора истории или философии из университетов Варшавы, Риги, Софии, и разгорался яростный спор. В таких случаях Лев Николаевич входил в раж и швырял в оппонента целыми пачками доводы, доказательства, исторические факты, цитаты из письменных источников или высказывания великих людей. В большинстве случаев оппонент сникал, чувствовалось, что ему нечем крыть, и наконец с кислой миной на лице удалялся[188].
Завершив кандидатскую диссертацию, Лев занялся работой, которой предстояло стать докторской, – общей историей древних народов степи вплоть до X века. Работу существенно осложнял запрет писать. «При всем при этом необходимо иметь в виду, что, по условиям лагерного режима, ни одной строчки нельзя было записать на бумаге. При частых шмонах любые рукописные материалы чекистами конфисковывались, а их автор в таком случае сажался в карцер». Льву приходилось сохранять весь наработанный материал в своей неистощимой памяти, в «сейфе», как он выражался, чтобы потом использовать его в книгах. По свидетельству Савченко, Лев мог цитировать наизусть целые страницы множества книг на самые разные темы. Ему удалось раздобыть две книги, которые и послужили основным источником первой его работы «Хунны». Первую книгу написал в XIX веке ученый монах Иакинф Бичурин, глава русской православной миссии в Китае. Бичурин перевел на русский язык средневековые китайские рукописи и другие исторические документы[189]. Вторая книга – советская антология переводных древнекитайских источников.
А потом снежным мартовским днем 1953 года произошло событие, изменившее их жизнь, как и жизнь всех граждан Советского Союза. По свидетельству еще одного солагерника, Георгия фон Зигерн-Корна, тот день начался необычно: «Во-первых, скрылся вольный начальник санчасти, лейтенант. Во-вторых, надзиратели выглядели подавлено, разговаривали вежливо и вообще походили на вербную почку, так были нежны и пушисты»[190]. Позднее в тот день они услышали ошеломляющую весть, передававшуюся шепотом из уст в уста: Сталин умер.
Пройдет еще немало времени, прежде чем перемены, вызванные смертью Сталина, скажутся на всей советской системе, – Лев вышел из лагеря только спустя три года. Но по крайней мере, режим смягчился настолько, что заключенные получили книги и возможность писать.
А всего драгоценнее для Гумилева было свободное время и – писчие материалы, если удавалось их раздобыть. «Я все чаще стал попадать в больничный барак, – пишет он. – Наконец врачи пожалели меня: определили инвалидность. Меня назначали теперь на сравнительно легкие работы… Так появилось время, чтобы думать. Теперь предстояло самое трудное: получить разрешение писать»[191].
Гумилев и фон Корн работали вместе в сапожной мастерской лагеря. По словам фон Корна, у Гумилева были проблемы с сердцем и со здоровьем в целом, так что перевод на легкие работы, по всей вероятности, спас ему жизнь. И дал ему то, в чем он более всего нуждался, – свободное время.
Почувствовав, что он готов взяться за главный труд своей жизни, и видя, насколько снисходительнее сделалось лагерное начальство, Лев отправился к оперуполномоченному и попросил разрешения писать.
«Что значит писать?» – поморщился оперуполномоченный.
«Переводить стихи, писать книгу о гуннах»[192]. – «А зачем тебе это?» – переспросил он. «Чтобы не заниматься разными сплетнями, чтобы чувствовать себя спокойно, занять свое время и не доставлять хлопот ни себе, ни вам». Подозрительно посмотрев на меня, он молвил: «Подумаю». Спустя несколько дней он вызвал меня и сказал: «Гуннов можно, стихи – нельзя»[193].
Товарищи по заключению помогли добыть бумагу (в этих целях использовались пакеты, в которых в лагерь доставлялась провизия), и он наконец приступил к первой книге по истории хунну, малоизвестного племени, кочевавшего по степям Евразии. Впервые оно упоминается в китайских источниках III века до н. э.
Почему надо заниматься хунну, этого он в ту пору никому бы не смог доказать. Но именно с них началась так долго откладывавшаяся интеллектуальная миссия – восстановить историю степных народов. Единственное, что связывало хунну с мировой историей, – из-за них Цинь Шихуанди, «Первый император Цинь», приступил к строительству стены, которая ныне именуется Великой китайской, – она защищала китайскую цивилизацию от набегов кочевников. Впервые она упомянута в китайских источниках III века до н. э., где речь идет о северных кочевниках, разоряющих китайские поселения. Это было единственное племя, на которое не удалось распространить власть династии Цинь, императорской династии, сумевшей объединить основные земли Китая.
Обратившись к ряду исторических источников, Лев Гумилев попытался доказать, что причины, по которым китайцы так и не сумели одолеть хунну, а те – одолеть китайцев, лежат глубже, чем простые капризы истории, исходы сражений и случайные миграции. Он ссылался на труд Сыма Цяня.
