Черный тюльпан. Капитан Памфил. История моих животных - [197]

— Что же, у меня не было подставки для яиц, Мишель?

— Не было, сударь: Алексис все перебил.

— Значит, я выронил яйцо?

— Да, сударь, — на пол.

— Теперь я это ясно вспоминаю, Мишель.

— Помните ли вы также и то, что позвали Причарда, который разорял в саду клумбу фуксий, и велели ему слизать с пола яйцо?

— Не помню, Мишель, разорял ли он клумбу фуксий, но я действительно помню, как велел ему слизать с пола яйцо.

— Так вот, сударь, это его и погубило.

— Кого?

— Да Причарда же! О, его не надо два раза подталкивать к дурным поступкам.

— Мишель, вы так многословны…

— Я не виноват, сударь, вы все время меня перебиваете.

— Действительно, Мишель, это правда. Ну, и на что же дурное я навел Причарда?

— Вы заставили его съесть яйцо. Видите ли, это животное было невинно, как новорожденный младенец; пес не знал, что такое яйцо, и принимал его за плохо выточенный бильярдный шар. Но вот вы приказываете ему съесть яйцо. Прекрасно! Теперь он знает, что это такое… Через три дня к вам приходит господин Александр и жалуется на свою собаку, которая слишком сильно кусает. "А как мягко берет Причард! — сказал я ему. — Посмотрите, как он приносит яйцо!" И я иду за яйцом на кухню. Кладу его на лужайке и говорю Причарду: "Принеси мне это, Причард!" Причард не заставляет повторять ему дважды. Но знаете ли, что делает этот хитрец?.. За несколько дней до того, этот господин как бишь его, у которого челюсть дергается, знаете?

— Да.

— Вы помните, что он заходил к вам?

— Превосходно!

— Причард как будто бы не обращал на него внимания, но от этих горчичных глаз ничто не ускользнет! Вдруг он притворился, что у него такой же тик, как у того господина. Раз! И яйцо раздавлено. Он, словно устыдившись своей неловкости, поспешил проглотить все — белок, желток и скорлупу. Я решил, что это случайность, принес другое яйцо; едва он прошел с ним в пасти три шага, как у него снова появился тот же тик. Хлоп! И второе яйцо проглочено. Я начал кое-что подозревать! Пошел за третьим… Если бы я не остановился, сударь, все двадцать пять яиц были бы там! Так что господин Александр, такой насмешник, сказал мне: "Мишель, возможно, вы сделаете из Причарда хорошего музыканта или астронома, но наседка из него плохая!"

— Почему вы никогда не рассказывали мне об этом, Мишель?

— Потому что мне было стыдно, сударь.

— О Мишель, не надо до такой степени отождествлять себя с Причардом!

— Но это еще не все!

— Как, это еще не все?

— Этот негодяй до безумия любит яйца.

— Ну и что же!

— Он съедал все яйца у господина Акуайе! Господин Акуайе сообщил мне об этом. Где, вы думаете, Причарду отрезали лапу?

— Вы же сами мне сказали, в каком-то парке, где он забыл прочитать табличку.

— Не шутите так, сударь: я думаю, негодяй умеет читать.

— Мишель… Причарда обвиняют во многих преступлениях, но такого обвинения еще не выдвигали!.. Но вернемся к отрезанной лапе Причарда. Где же, по-вашему, с ним случилось это несчастье, Мишель?

— Конечно, в каком-нибудь курятнике, сударь.

— Это произошло ночью, Мишель, а ночью курятники заперты.

— Какое значение это для него имеет?

— Ну, вы не заставите меня поверить, что он пролезет в отверстие, в какое проходит курица!

— Но, сударь, ему незачем входить в курятник для того, чтобы есть яйца.

— Что же он делает?

— Он зачаровывает кур. Видите ли, Причард — что называется обольститель.

— Мишель, вы все больше удивляете меня!

— Да, сударь! Да, сударь! Он околдовывал кур на вилле Медичи… Я думал, что куры господина Шарпийона, о которых я столько слышал как о курах необыкновенных, будут не так глупы, как куры с виллы Медичи; но я вижу, что куры везде одинаковы.

— И вы думаете, что Причард…

— Он околдовал кур господина Шарпийона: вот почему они не несутся или, вернее, вот почему теперь они несутся только для Причарда.

— Черт возьми! Мишель, мне очень хотелось бы взглянуть, каким образом он околдовывает кур Шарпийона!

— Может быть, вы незнакомы с нравами земноводных?

Я уже говорил, что восхищался познаниями Мишеля в естественной истории.

— Так, — сказал я, — теперь мы занялись жабами! Какое отношение, черт возьми, Причард имеет к жабам?

— Вам известно, что именно жабы дали врачам уроки родовспоможения, как лягушки научили людей плавать.

— Ни одна, ни другая истина для меня не доказана, Мишель.

— И все же существует жаба-акушерка. Вы считаете, что это врачи научили ее принимать роды?

— Нет, в этом я уверен.

— И все же, — продолжал Мишель, — либо жабы должны были научить врачей принимать роды, либо врачи должны были научить этому жаб; но, поскольку жабы существовали прежде врачей, вполне вероятно, что врачи брали уроки у жаб.

— В конце концов, это возможно, Мишель.

— О, это так и есть, сударь, я уверен.

— Ну, и что же дальше? Что общего у Причарда с жабой-акушеркой?

— Общее то, сударь, что таким же образом, как жаба-акушерка помогает своей подруге, Причард помогает своим курам.

— Ну, Мишель, это уже что-то невероятное, друг мой.

— Нет, сударь! Нет, нет, нет! Встаньте завтра пораньше; ваше окно выходит на курятник: взгляните сквозь жалюзи. Вы такое увидите, чего никогда еще не встречали!

— Мишель, ради этого я, повидавший столько всего, в том числе шестнадцать смен правительства, не только встану когда вам угодно, но готов не спать всю ночь.