Черный тюльпан. Капитан Памфил. История моих животных - [190]

Обсудив этот вопрос, Причард и Портюго расстались. Портюго вышел за ворота, направился по верхней дороге в Марли, огибавшей усадьбу, и скрылся.

Что касается Причарда, то он повел себя как собака, у которой впереди еще много времени, и, не торопясь, пустился по тропинке, тянувшейся вдоль острова и поднимавшейся над карьером.

Мы пошли следом за Причардом, не обратившим на нас внимания, хотя он явно не мог нас не учуять.

Причард поднялся до верха карьера, откуда к дороге на Марли спускался виноградник; там он внимательно обследовал местность, двигаясь вдоль карьера, нашел след, определил, что след свежий, сделал несколько шагов по борозде между двумя рядами жердей, улегся и стал ждать.

Почти одновременно с этим в пятистах шагах послышался лай Портюго; после этого маневр разъяснился: вечером кролики выходили из карьера и шли пастись; Причард находил след одного из них; Портюго, сделав большой крюк, нападал на кролика; и, поскольку кролики и зайцы всегда возвращаются по своим следам, Причард, предательски затаившись, встречал его на обратном пути.

Действительно, по мере того как приближался лай Портюго, горчичные глаза Причарда постепенно разгорались и блестели словно топазы; потом, внезапно оттолкнувшись согнутыми лапами, как будто это были четыре пружины, он прыгнул, и вслед за тем мы услышали изумленный и отчаянный вопль.

— Дело сделано, — сказал Мишель.

Подойдя к Причарду, он взял у него из пасти отличного кролика и, прикончив его ударом по затылку, тут же отделил причитающуюся собакам часть добычи. Они по-братски разделили внутренности, вероятно, сожалея лишь об одном: о том, что вмешательство Мишеля (при моей поддержке) лишило их целого, чтобы оставить всего лишь часть.

Как и говорил Мишель, я мог бы, если бы пожелал, каждое утро есть на завтрак фрикасе из кролика.

Но в Париже тем временем происходили события, сделавшие невозможным мое дальнейшее пребывание за городом: открывался Исторический театр.

А теперь, дорогие мои читатели, поскольку это не книга, не роман, не урок литературы, а просто моя с вами болтовня, позвольте мне рассказать вам историю этого бедного Исторического театра, который, как вы помните, был одно время пугалом для Французского театра и примером для других театров.

Если бы он знал провалы, его поддержали бы великие сторонники провалов, управляющие изящными искусствами; но он знал лишь успех, и управляющие изящными искусствами покинули его.

Вот как все произошло. В 1845 или 1846 году, уже не помню точно, я давал в театре Амбипо первых своих "Мушкетеров".

На премьере присутствовал господин герцог де Монпансье. Один из моих друзей, доктор Паскье, был его врачом. После пятой или шестой картины герцог де Монпансье послал ко мне Паскье с поздравлениями. После спектакля, закончившегося в два часа ночи, Паскье снова подошел ко мне и сказал, что господин герцог де Монпансье ждет меня в своей ложе. Я поднялся к нему.

Я очень мало знал герцога де Монпансье; он был почти ребенком, когда 13 июля 1842 года скончался его брат: ему было семнадцать или восемнадцать лет; но от своих братьев, герцога Омальского и принца де Жуанвиля, он знал, что его умерший брат испытывал ко мне дружеские чувства.

Я немного волновался, поднимаясь в ложу герцога де Монпансье; в каждом из четырех молодых принцев было что-то от их старшего брата, и тогда, как и сейчас, встречаясь с кем-нибудь из них, я ощущал и ощущаю жгучую скорбь.

Герцог пригласил меня для того, чтобы повторить комплименты, которые уже передал через Паскье. Я знал, что молодой принц был большим поклонником серии исторических романов, выходивших у меня в то время, и в особенности рыцарской эпопеи, озаглавленной "Три мушкетера".

— Только в одном я вас упрекну, — сказал он мне, — вы отдали свое творение во второстепенный театр.

— Монсеньер, — ответил я, — когда нет собственного театра, отдаешь свои пьесы куда сможешь.

— А почему у вас нет театра? — спросил он.

— По той простейшей причине, монсеньер, что правительство не даст мне привилегию.

— Вы так думаете?

— Я в этом уверен.

— Так! А если я этим займусь?

— Ах, монсеньер, это многое изменило бы; но ваше высочество не станет так утруждать себя.

— Почему?

— Потому что я ничем не заслужил милостей вашего высочества.

— Да кто вам это сказал? От кого зависит эта привилегия?

— От министра внутренних дел, монсеньер.

— Стало быть, от Дюшателя.

— Совершенно верно, и я должен признаться вашему высочеству: не думаю, что он ко мне расположен.

— На ближайшем придворном балу я буду танцевать с его женой и во время танца все улажу.

Не знаю, был ли бал при дворе, и мне неизвестно, танцевал ли герцог с г-жой Дюшатель, но в один прекрасный день Паскье пришел ко мне с сообщением, что господин герцог де Монпансье ждет меня в Тюильри.

Я сел в карету Паскье и отправился к господину герцогу де Монпансье.

— Ну вот, — едва увидев меня, сказал он, — вы получили привилегию; остается только узнать у вас, на чье имя выдать разрешение.

— Господина Остена, — ответил я.

Герцог де Монпансье записал имя г-на Остена, затем спросил меня, где будет устроен театр, какую пьесу сыграют в нем первой и какое направление я намерен ему дать. Я ответил, что место уже выбрано: это старинный особняк Фулон; пьесой, которой откроется театр, вероятно, будет "Королева Марго"; что же касается его направления, то я собираюсь превратить его в огромную книгу, в которой каждый вечер публика сможет прочесть одну из страниц нашей истории.