Черный треугольник - [9]

"Вы-то не помрете, - печально сказал он. - Молодой да здоровый, кровь с молоком. Чего вам там не жить? Губернский город, интеллигенция, общество трезвости, гимназия... Я сам оттуда родом - знаю. Сибирский Петербург, ежели желаете знать!"

В "Сибирском Петербурге" меня не оставили, а сплавили в село Самарское. Но чувствовал я себя там действительно неплохо. После долгих лет скитаний, когда тюремная камора сменялась конспиративной квартирой, а та вновь камерой, ссылка была заслуженным отдыхом. Поселился я в доме отца Артюхина, Парфентия Сазоновича, мужчины серьезного и основательного. Артюхин-старший содержал кустарную мастерскую, где вместе с сыновьями и зятем изготовлял лучшие в губернии колесные ободья, полозья для саней "на томский манер" и упряжные дуги - они так и назывались "артюхинские". В этой мастерской я и работал, когда в Самарское с новой партией ссыльных прибыл Рычалов.

Я его, конечно, сразу же притащил к себе. Это было утром. А вечером, когда я после работы заглянул к нему, комната уже приобрела сугубо рычаловский вид: ничего лишнего, только самое необходимое. На стене расчерченный на графы лист бумаги, прикрепленный кнопками (по-моему, Рычалов их привез из Москвы. В Самарском таких кнопок в лавках не было).

"Календарь дня, - объяснил он. - Чтобы не опуститься следует сразу же организовать свое время. В ссылке особенно нужна самодисциплина".

"Самодисциплина" было любимым словечком Рычалова.

"Как видите, здесь все предусмотрено", - сказал он. Действительно, листок на стене предусматривал все: время утренней гимнастики, завтрака, работы в мастерской, время на изучение иностранного языка, политической экономии и время на общение с товарищами по ссылке. Больше всего меня потрясло, что сну отводилось не шесть или, допустим, семь часов, а шесть часов тридцать минут. Эти тридцать минут меня добили.

"Я бы лично уделил сну не шесть тридцать, а шесть часов тридцать пять минут", - осторожно пошутил я.

"Нет, - серьезно ответил он, - лишние пять минут ни к чему. И этого хватит".

Я не сомневался, что аккуратно вычерченный график жизни полетит ко всем чертям, если не через день, то через неделю. Но ошибся. За полгода нашей совместной жизни Рычалов лишь один раз разрешил себе незначительное отступление от "календаря дня". Это произошло, когда готовился побег из Самарского двадцатилетней анархистки, красавицы Розы Штерн. План побега, до мелочей разработанный Рычаловым, предусматривал все мыслимые и немыслимые случайности. Это был образцовый план и, досрочно расставаясь с Тобольщиной, я многое из него позаимствовал.

Но еще больше поразил меня Рычалов после Октября. Став председателем Московского совета народной милиции, он ни на йоту не отступил от своих принципов. Москву захлестывал бурный водоворот национализаций, конфискаций, муниципализаций, пьяных погромов, митингов, демонстраций, налетов, грабежей, убийств. Совет районных дум жаловался на рост преступности, отдел реквизиции Совдепа требовал секвестра лавок, где нарушались правила торговли, жилищный совет настаивал на немедленном выселении милицией из казенных квартир бастующих государственных служащих, союз дворников просил о выдаче оружия... Предписания, телефонные звонки, посыльные, длинные, как зимняя ночь, мандаты, облавы, заседания, совещания...

А на получердачном этаже Московского совета, в бывшей буфетной генерал-губернаторского дома, висел расчерченный на графы лист бумаги расписание дня председателя Совета милиции. И об этот листок, как о мощный гранитный утес, разбивались бушующие волны требований, указаний, совещаний и заседаний.

Рычалов, кажется, был единственным человеком в Москве, который в этих необычных условиях ухитрялся организовывать свое время и какими-то никому не ведомыми путями делать все, что требовалось от председателя Совета милиции.

Завидовать, конечно, нехорошо, но я завидовал Рычалову.

Я еще раз просмотрел написанную мною справку. Мне показалось, что для начала получилось как будто совсем неплохо. Я расписался и поставил дату.

Из справки Л.Б.Косачевского

председателю Московского совета милиции

"...Как видно из прилагаемой описи, составленной

ювелиром Кербелем, из патриаршей ризницы в Московском

Кремле похищен, не считая наперсных крестов, жемчуга

и драгоценных камней, сто девяносто один предмет.

Общая сумма ущерба - тридцать миллионов золотых

рублей.

Украдены некоторые оклады икон, золотые и

серебряные потиры, панагии иерархов церкви,

змеевидные рукоятки с посохов русских патриархов,

кадила, различные вклады царей.

Вырезаны и похищены украшения из шести

патриарших митр, четырех саккосов, покровов на

гробницы царей. Так, с покрова Михаила Романова

спороты восьмиконечный крест из золотых миниатюрных

образков византийской работы и шитая жемчугом кайма

зеленого бархата.

Пострадало также имущество Успенского собора,

откуда многие вещи были перенесены в патриаршую

ризницу. В частности, похищены ковчеги для риз Иисуса

Христа и девы Марии.

По общему мнению специалистов, почти каждая из

вещей представляет большую историческую,

художественную и денежную ценность. Однако считаю