Черный столб - [3]

Буровому инструменту впервые предстояло войти в подкорковую оболочку Земли – загадочную мантию. Здесь, под океанским дном, слой Мохоровичича – зона изменения свойств – ближе всего подходил к поверхности планеты.

Для проходки скважины были применены новейшие достижения мировой техники. Металлические обсадные трубы из особо прочного сплава не опускались до забоя; они проходили сквозь толщу океанской воды и углублялись в донный грунт всего на несколько километров. Дальше стенки скважины не укреплялись металлом: термоплазменный способ бурения, сжигавший породу до газообразного состояния, одновременно оплавлял стенки и делал их прочными, герметичными, предохраняя от обвалов и наглухо перекрывая встречные водоносные пласты.

Сквозь этот колодец уходили в неизведанную глубину бурильные трубы. Они не соединялись, как обычно, резьбовыми замками. Высокочастотный сварочный автомат сваривал их между собой почти мгновенно во время спуска колонны. А при подъеме трубы разрезались на стыках автоматическим плазменным резаком.

Если бы вся скважина бурилась термоплазменным способом, то проходка была бы закончена сравнительно быстро, «с одного захода». Но целью было не само бурение, а последовательное взятие образцов породы из всех встреченных пластов. Поэтому приходилось то и дело переходить на старинное вращательное бурение с промывкой забоя утяжеленным глинистым раствором: только медлительное колонковое долото могло выгрызть алмазными зубами керн

– образец породы в неискаженном природном состоянии, с ясно различимым углом падения пласта, с сохранением естественной пористости, насыщения и множеством других важных для геологов показателей.

Подчас приходилось прибегать не только к электробурам и турбобурам, но и к роторному бурению, вращая всю огромную колонну труб. Пользоваться ротором на таких глубинах удавалось только потому, что бурильные трубы были изготовлены из нового, специально разработанного легкого и прочного сплава.

Святилищем плота был «керносклад» – помещение, где на нумерованных стеллажах, в полукруглых лотках лежали керны – длинные цилиндрические столбики породы, выбуренные колонковым долотом. Хранилище занимало добрую половину средней палубы плота. Там же помещалась лаборатория для исследования образцов: некоторые сведения надо было получать немедленно, сразу после подъема керна на поверхность. Потом образцы консервировались до дальнейших исследований – заливались раствором, быстро полимеризовавшимся в прозрачную пластмассу.

Много раз подымалась бурильная колонна, и геологи медленно читали – буква за буквой – удивительную повесть недр и ломали головы над ее загадками.

На сорок втором километре бурение внезапно застопорилось. Там, внизу, стотысячеградусная плазма – электронно-ядерный газ – бушевала, билась о забой. Стрелки приборов ушли вправо до упоров, ничего не помогало: плазменная бурильная головка, не знавшая до сих пор преград, встретила на своем пути неодолимое препятствие.

Решили поднять трубы и осмотреть головку, но трубы не поддавались: что-то непонятное держало их в скважине.

Именно тогда один из буровых мастеров, бакинец Али-Овсад Рагимов, сказал фразу, ставшую впоследствии знаменитой:

– Ни туда, ни сюда не хочет, совсем как карабахский ишак.

Несколько недель бились бурильщики, пытаясь сломить сопротивление породы или поднять гигантскую колонну труб. Лучшие геологи мира спорили в кают-компании плавучего острова о непонятном явлении. Тщетно. Скважина, уходившая в немыслимую глубь, не собиралась выдавать людям свою тайну.

И тогда президиум МГГ решил прекратить работы. Круглый плот опустел. Стих разноязычный говор, не приставали к причалу транспорты с гематитом, глиной и поверхностно-активными веществами для бурильного раствора. Улетели ученые. Опустел керносклад – образцы вывезли для окончательных исследований.

Геологическая комиссия МГГ держала на плоту трехмесячные вахты. Вначале вахта состояла из двух буровых бригад. Но шли годы, и вахта постепенно сократилась до двух человек – инженеров по бурению.

Так продолжалось почти шесть лет. Каждое утро вахтенные инженеры запускали лебедку, пытаясь поднять трубы. Каждое утро проверяли натяжение талевых канатов. И неизменно в вахтенном журнале появлялась запись – на всех языках она всегда означала одно: «Трубы не идут».

«Карабахский ишак» продолжал упорствовать.

Саша Кравцов был еще студентом, когда началось бурение сверхглубокой скважины. Его чубатая голова была набита уймой сведений об этом небывалом бурении, вычитанных из специальных журналов и услышанных от очевидцев. Кравцов мечтал попасть на круглый плот в океане, но вместо этого, окончив институт, получил назначение на Нефтяные Камни – морской нефтепромысел на Каспии. Там он проработал несколько лет. И вдруг, когда все уже и думать позабыли о заброшенной скважине, Кравцов был назначен на трехмесячную вахту в океане.

Он обрадовался, узнав, что его напарником будет Уилл Макферсон – один из ветеранов скважины. Первое время и впрямь было интересно: шотландец, попыхивая трубкой, смешивая английские и русские слова, рассказывал о «сверхкипящей» воде двенадцатого километра и о черных песках восемнадцатого – песках, которые не поддавались колонковому буру и за два часа «съедали» алмазную головку. Посмеиваясь, Уилл вспоминал, как темпераментный геолог чилиец Брамулья бесновался, требуя во что бы то ни стало добыть с забоя не менее восьми тонн черного песка, и даже молился, испрашивая у бога немедленной помощи…