Черный соболь - [7]

— А где он?

— У нас сидит, с Настасьей язык чешет.

— Я скоро освобожусь, вот только закончу беседу.

Иннокентий вышел.

Придя к Золотухиным, Абашеев еще с порога услышал раскатистый, басовитый смех и, открыв дверь, увидел сидящего на скамье высокого белоголового парня, который утром спорил в конторе с Королевым. При виде следователя парень поднялся, едва не упираясь головой в низкий потолок, и одернул порыжелую гимнастерку.

— Ну, что скажете? — Абашеев присел к столу. — > Вас, кажется, Сеней звать?

— Так точно. — Сеня осторожно опустился на скамью и вытянул ноги. — Фролов, Семен Петрович. В прошлом гвардии рядовой, а сейчас буровик.

Золотухин кивнул Настасье на дверь, и она вышла, недовольно поджав губы.

— Так я вас слушаю. — Взгляд следователя задержался на резиновых сапогах Фролова. — Что же вы не в валенках, или не холодно?

— Еще как! — Сеня добродушно усмехнулся. — Да только нет у нас валенок, не завезли. Я уж и в город за ними гонял, к Березовскому этому.

— Ну и что, не привез?

— Привез… Одну пару, да и ту рваную.

— Что ж, тебя Ромин за одной парой туда гонял? — < не удержался от вопроса Золотухин. — Чудно как-то.

— Да уж чудней некуда, — согласился Сеня. — Кому не скажу, никто не верит. А получилось так. Об этом- то я и хотел вам рассказать. Посмотрел как-то Ромин на мои сапоги и говорит: хочешь в город пошлю? Там валенки пришли, а заодно, говорит, барахло кое-какое нэ базу к Березовскому отвезешь. Ну, я и взялся.

Абашеев пожал плечами.

— Значит, валенки все же были?

— Да не было никаких валенок! — Сеня с досадой стукнул по столу. — Врал он все. Вы слушайте дальше. Приехал я, значит, в город. Иду по адресу, где база. Смотрю — забор. Высокий такой, рукой не достать. Толкнул я это калитку, а там пес. Как он кинется, а у меня руки матрацовкой заняты.

— Какой еще матрацовкой?

— Ну, Ромин какую дал. — Недовольный непонятливостью следователя, Сеня поморщился и терпеливо объяснил: — Мешок такой полосатый, белый с красным. Ватой его набивают или сеном. Только там другое было… Ну, значит, кинулся на меня пес, я ему и дал сапогом как следует… — Он рассмеялся. — Тут и хозяин выскочил. Хулиган, говорит, бандит, я тебя в милицию сдам. Какой, говорю, я тебе хулиган? Я, небось, экспедитор, за валенками прислан от начальства.

— Ну, а он? — Заинтересованный Золотухин придвинулся поближе.

— Нет у меня, говорит, никаких валенок. Спятило, что ли, твое начальство? Вижу — не врет. Потому как у него на роже написано, что он про валенки эти в первый раз слышит. Только взяло меня зло: неужели, думаю, с пустыми руками домой ехать? Давай, говорю, какие есть, а то не уйду. Рылся, рылся он в сенях, и выносит мне пару. Собаки ли ее рвали, или моль погрызла, не скажу. Но носить можно. Бросил он мне валенки и говорит: иди себе с богом. А я у него остаться думал, время-то к ночи, да и город чужой. Куда пойдешь, на вокзал разве? Обидно мне стало. Бросил я это матра- цовку, и ногой пхнул что есть силы. Получай, говорю, свое барахло. А она возьми и лопни, матрацовка-то. Видать, туго была набита-..

— Значит, на вокзале ночевал? — Золотухин поднялся и пошел ставить чайник. — Ничего себе, съездил. За семь верст, как говорится…

— Зачем на вокзале? — Сеня ухмыльнулся, поглядывая на Абашеева. — У Березовского остался. Он меня потом как фон-барона принял, даже водочки поднес.

— Это за что же? — Глядя на его лукавое лицо, Абашеев едва удержался от улыбки, но Фролов внезапно стал серьезным. В этой матрацовке-то, знаете, что было? — Он понизил голос. — Меха всякие. И белка, и лиса, и колонок.

Абашеев с Золотухиным переглянулись.

— Вот оно что… — забыв поставить чайник на плиту, задумчиво протянул Иннокентий- То-то я смотрю…

Он не докончил и покачал головой.

Нарисовав на протоколе допроса кудрявую, замысловатую подпись, Сеня попрощался и ушел. За ним, вспомнив про какое-то неотложное дело, заторопился Золотухин Вскоре появилась обиженная Настасья и, гремя сковородками, долго топталась у плиты, что-то бормоча себе под нос. А Абашеев все сидел у окна, подперев голову руками, и рассеянно глядел на смутно белеющие вдали невысокие сопки.

Ромин и Березовский, Фролов с его матрацовкой, шкурка соболя, подаренная Таюрским начальнику партии перед его отъездом… И как завершение всего — трагическая находка старого охотника. Есть ли между всеми этими людьми и событиями какая-то связь, или это только ему кажется?

* * *

— Я Березовского почти не знаю. — Вызванный в контору партии, Таюрский теребил в руках шапку, нетерпеливо ерзая на стуле. Он уже приступил к работе, и сейчас от него резко пахло бензином.

— Допустим. — Абашеев с трудом сдерживал охватившее его нетерпение. — А что вы знаете о пушнине, которую посылал ему Ромин?

— Какая еще пушнина? — Таюрский бросил на него быстрый взгляд. — Меха, что ли?

— Меха. Кстати, где Ромин их доставал?

— А я почем знаю. Таюрский равнодушно пожал плечами, но от следователя не укрылось, что его голос звучал не особенно уверенно. — Вы бы его спросили.

— Дойдет очередь, спросим и его, — пообещал Абашеев. — А пока давайте поговорим с вами. Вы ведь тоже продавали ему шкурки?