Дружба… Да разве было настоящей дружбой то, что связывало его с Роминым? И еще ему подумалось: если он ошибся в Ромине, то и тот, казалось, предусмотревший все — и то, что договоры отправлены в Москву, подальше отсюда, и то, что охотники-эвенки вряд ли признаются в незаконной продаже мехов, — по крайней мере в одном просчитался наверняка. Он просчитался в нем, Вальке Таюрском, завзятом браконьере и буяне, о котором никто в Осиновке не говорил хорошо. Потому что теперь, когда Валька увидел в руках у следователя соболиную шкурку, у него окончательно открылись на все глаза, и он больше не хотел отводить их в сторону, говоря со следователем или с тем же Золотухиным. И только об одном ему было тяжело и горько думать — что случилось это слишком поздно…
Когда он пришел в деревню, во всех домах было уже темно, и только у одних Золотухиных светилось окно, как заботливый бакен на опасной и порожистой реке. Следователь, видно, еще не ложился спать, и Валька, щурясь от света, постучал по замерзшему стеклу нетерпеливо и требовательно. Дожидаться утра Валька не хотел. Он слишком долго пробыл в тайге один и сейчас его сильно тянуло к людям.
