Черный соболь - [15]

Золотухин передохнул и потянулся за папиросами.

— Уж больно много этих договоров, понимаете? И на поставку сена, и на аренду лошадей и лодок, и на перевозку груза. А у партии ведь и катера свои есть, и машины. Вот я и переписал договора на всякий случай.

— А что люди говорят? Или не спрашпвали?

— Спрашивал. Все сходится, в том-то и дело.

— Сходится?.. — Абашеев пытался понять, как все это получилось. Против фамилии Орлова в списке стояло двадцать рублей. Выходит, старик получил только эту сумму. А как же телеграмма? Ведь в телеграмме написано ясно — сто двадцать!

— Ну что? — спросил Золотухин. — Не пригодится?

— Пригодится! — Абашеев вздохнул с облегчением, словно разрешил трудную задачу. — А только договора все равно затребовать придется. И не один, как я думал, а все. Я тут, признаться, одного не понимал. Меха-то ведь денег стоят. И немалых, если их скупать чуть не мешками. А где их взять? Вот Ромин с Таюрским и додумались…

— Вот оно что! — протянул Золотухин. — Но ведь хищение, — докончил за него Абашеев. — Конечно! Договор заверен, деньги выплачены. А потом к слову «двадцать» дописывается «сто», и разница кладется в карман.

— Ну и ну! — Золотухин покачал головой. — И откуда только такие берутся? Ромин-то ведь молодой совсем. Тут у нас как-то собрание было, так он первый выступать начал… Неужто можно так?

Абашеев невесело усмехнулся.

— Я сейчас, знаете, что вспомнил? Мальчишкой я на Оке жил. Места там богатые, грибные. Очень я любил по грибы ходить. Возьмешь, бывало, кошелку, и на весь день… Так вот, попадались мне иногда и такие. Посмотришь снаружи — гриб, как гриб. На вид даже лучше других иногда. А возьмешь в руки, он и развалится. Червивый, значит. И как туда червяк заполз? Гриб-то молодой совсем…

С минуту помолчали.

— Ну, а Валька? — Золотухин посмотрел на погасшую папиросу и кинул ее в печку. — С ним-то как?

— С Таюрским? А что? С этим тоже все ясно…

Но самому Татарскому еще ничего ясно не было. Проваливаясь в высоком снегу, он брел по затихшей вечерней тайге, не замечая мороза, и глотал пересохшим ртом густой колючий воздух. Он шел так уже часа два, упрямо наклонив голову, словно хотел убежать от мыслей, обступивших его, когда он снова увидел эту шкурку.

Когда он принес ее из леса, Варя захлопала в ладоши, как маленькая. Раньше она никогда не видела соболей, ей жалко было этого неведомого маленького зверька и хотелось погладить пышный блестящий мех, на котором кое-где налипли капельки кедровой смолы.

— Не трогай, — сказал он тогда, отводя ее руки. — Помнешь еще. Я его Сергею Николаевичу подарю, на память.

Она ничего не ответила ему, и даже не обиделась, хотя перед этим он обещал справить ей новое пальто взамен старого, которое совсем прохудилось. Она была хорошей женой, ласковой и не завистливой, и Валька до сих пор никак не мог свыкнуться с тем, что ее нет, и никогда уже не будет.

Идти становилось все труднее. Дыхания не хватало, перед глазами, уставшими от однообразной белизны, появлялись и исчезали желтые круги. У самой тропы росла голая ободранная береза, и Валька прислонился к ней плечом, чтобы передохнуть.

Он шел той же дорогой, что и Варя, и теперь думал о том, что идти?и было так же трудно, как и ему. Да что там, в десять, нет, в сто раз труднее, потому что он вырос здесь и знал тайгу как свои пять пальцев. А она всю жизнь прожила в городе, и тайгу-то по-настоящему увидела первый раз, когда он на лошади вез ее из Лосихи.

И все-таки она убежала из дома в легком своем пальтишке, не побоялась тяжелой дороги. Неужели она ушла только потому, что он ее ударил?

Она никак не могла понять, почему он вдруг решил уволиться, хотя еще совсем недавно говорил, что изыскатели его ценят, и работа ему по душе. А что он мог ей ответить?

…Все началось с того, что однажды утром, когда Валька только пришел на склад, его срочно позвали к Сергею Николаевичу. Тот сидел за столом, ящики которого были выдвинуты, и торопливо разбирал бумаги.

— Пришел? — Ромин бросил на Вальку короткий взгляд. — Посиди, я сейчас.

Он был сильно возбужден, и Валька сразу это заметил. Присев на скамью, он прислонился к печке и стал ждать, пока Сергей Николаевич освободится.

— Ну, вот. — Ромин бросил несколько бумаг в печку и немного постоял, глядя, как они начали быстро желтеть и коробиться. Потом он захлопнул дверцу и положил руку Вальке на плечо.

— Уезжаю я, Валентин… Вспоминать-то будешь?

— А как же! — От неожиданности Валька не сразу нашелся, что сказать. — А что случилось-то?

— Отзывают… Ну и черт с ними. — Он помолчал, глядя в замерзшее окно, потом добавил с ожесточением: — Работу я им, видите ли, сорвал! А с кем тут работать? Прислали всякий сброд… Один Фролов чего стоит, горлодер… А ты как, остаешься?

Таюрский от души сочувствовал Сергею Николаевичу, но так вот сразу взять и уволиться? Работа ему нравилась, она была живой и интересной. Да и Варя….

— Пустяки! — Сергей Николаевич махнул рукой — Причем тут Варя? Ну, объяснишь ей как-нибудь. Надоело, дескать, или еще что. Ну, платят мало, что ли. Но Валька колебался, и Ромин потерял терпение.

— Ну, ладно. Не хотел я говорить, да видно придется.