Черный шар - [36]

Девочка безнадежна, он читал ее карту. Ни у кого не хватит маразма утверждать, что она погибла не от собственной болезни. Она и без его помощи непременно вскоре скончается. С таким внутричерепным давлением… Тем более под скальпелем… А благодарность просительницы прольется золотым дождем… Одно непонятно, зачем профессору этот сгусток осложнений? А впрочем, не его дело… Анатолий Петрович размял затекшие члены, улыбнулся лысому отражению в зеркале и игриво запел:

– “Любовь – дитя, дитя свободы, законов всех она сильней”.

Вечером Киска еще раз заглянула к Кате, чье лицо застыло алебастровой маской – все краски, все соки покинули его.

– Ну, моя родная, – свекровь приобняла ее твердой рукой, привычным жестом выкладывая на тумбочку бесталонные деликатесы. – Теперь ты можешь быть спокойна. Я сделала все, что могла. Так что возьми себя в руки. Скоро, очень скоро все разрешится…

– Спасибо, спасибо!.. – Катя горячо поцеловала свекровь.

В последние дни ощущение уверенности и равнодушия снова оставило ее. Несчастная жадно искала опору, и Ирина на мгновение показалась ей твердым островком посреди болота. Катя захотела ей что-то еще сказать, но слезы подступили к горлу, и она лишь благодарно вздрагивала, как получивший помилование смертник.

Глядя на нее, Ирина чуть не потеряла сознание, но она знала, ради чего, она знала…

Черный шар покатился, медленно набирая обороты.

Перед операцией

Когда взведены курки, остается только ждать выстрела. И Ирина в тяжком напряжении ждала. Черный шар брошен под ноги жертве. Совершающей жертвоприношение жрице остается только слушать тиканье часов. Никто не знает, кто больше волнуется перед казнью, палач или жертва. “Тик!” – стучит сердце жертвы, “так!” – сердце палача. В какое-то мгновенье Ирине захотелось впасть в безвременье и безволие, но, когда заряжены пистолеты и взведены курки, это уже невозможно. А значит, нужно идти к барьеру. Но почему так боязливо на сердце? Не потому ли, что силен в нем предрассудок страха перед смертным грехом.

Все вроде бы легко, когда не собственной рукой ты останавливаешь чье-то бытие, но быть причастной к прерыванью жизни страшно. Ирина вспомнила аборт, сделанный сразу после рождения Ильи, она знала, что это была девочка, и часто видела ее потом во сне. Но избавленье от беременности в обиходе больше не считается убийством. Не разрешив человеку жить, мы вроде как не делаем греха, за это не осудят ни соседи, ни подруги. Такая власть над нерожденной плотью не дана в природе никому, помимо человека. Не может дерево само вдруг сбросить почки или цветы, желающие стать плодами. Одни люди способны опорожнить себя от чувствующего материала… Но ежели все-таки пробилась неугодная, мешающая сильным жизнь, то, значит, нужно обломить гнилую ветку, чтоб не мешала наливаться соком. Примерно так считала и Ирина…

По невероятной иронии судьбы профессор решил оперировать девочку в день рождения Адольфа. Ирина уверяла мужа, что это добрый знак. Илья не успевал вернуться из Новосибирска, и Ирина благословляла за это Господа. Она максимально старалась вывести сына за рамки происходящего. И он не сопротивлялся.

Накануне вечером Нил навестил Катю в больнице. Они вышли за ворота парка и побрели куда глаза глядят. Тополиный пух заметал тротуары, и было особенно тихо, настороженно тихо, тихо до безумия. Они поднялись по ступенькам в магазинчик и купили восточное печенье с пряностями очень странного вкуса. Потом жевали его на ходу. Как долго Нил не сможет стереть из памяти сладковато-имбирный вкус того печенья…

Вечером Катя осталась с Машей наедине. Багровый закат только усиливал тревогу перед завтрашним днем. Тоска невыносимо теснила грудь, обжигала мозг, и Катя не представляла, как пережить эту ночь. Она нашла скамеечку позади больничного корпуса, сидя на которой можно было видеть Неву. Женщина примостилась на ней с малышкой и смотрела на город, пока глаза не устали от слез: “Господи, неведомый и беспощадный, ты все знаешь обо мне. Я не прошу милости к себе, о милости к ней я молю. Разве недостаточно ее страданье, чтобы утолить твой гнев? Наверное, ты уже сжалился над нами, но какова она – твоя милость, не страшней ли она смерти? А может, смерть и есть милость твоя?”

Когда в сумерках Катя шла по больничному коридору, она споткнулась на кафельном полу и упала, чудом удержав ребенка на руках, так что Маша даже не ударилась. Перепуганная мать приписала падение нервному напряжению: пол был идеально гладким, не за что зацепиться. Медсестра же, стоявшая на посту, уверяла, что под ноги Кате покатился небольшой черный шар. Она настолько была уверена в этом, что даже поискала его повсюду, и удивилась тому, что не нашла.

Ночью Катя не стала класть девочку в кроватку, а крепко прижала к себе. Она целовала ее маленькую головку, ручки, нежную, как стебелек подснежника, шейку. Машенька улыбалась во сне, иногда смеялась: тихонечко и как-то жалобно.

Этот день

Этот день был самым обычным для миллионов людей. В этот день не случилось землетрясение или же наводнение, и солнце равнодушно взирало на происходящее в неизвестно который век от рождества Вселенной…