Черный русский. История одной судьбы - [15]

* * *

К 1890 году Мемфис насчитывал около 60 тысяч человек, 56 процентов из которых были белые и 44 процента – черные, и являлся крупным деловым центром. Это был самый большой рынок хлопка на территории Соединенных Штатов, отгружавший на домашние и зарубежные (прежде всего английские) текстильные фабрики по 770 000 тюков в год. Речной транспорт на Миссисипи и железные дороги, соединявшие остальную страну с Югом, еще больше повышали экономическое значение города и делали его привлекательным местом с точки зрения поиска работы.

Хотя Мемфис и стал для Томасов временным пристанищем, он все же едва ли был образцом расовой терпимости. В 1866 году там произошел один из самых страшных расистских мятежей, какие бывали на Юге после Гражданской войны; в 1880-х случаи линчевания стали учащаться. Но при этом Мемфис был достаточно велик для того, чтобы черная семья могла незаметно раствориться в нем и избежать неприятностей.

Льюис и Индия сняли дом по адресу Канзас-авеню, 112 – на углу Каролина-авеню, в районе Форт-Пикеринг, что на самом юге Мемфиса. Тогда это был пригородный, заселенный преимущественно черными район. Дом представлял собой просторный, длинный и узкий двухэтажный деревянный корпус с дворами по обеим сторонам и конюшней позади. Находился он посреди района, который можно было бы охарактеризовать, говоря современным языком, как смешанную жилую и индустриальную зону. Это было тесное, шумное, дурно пахнущее, грязное место. Дровяной склад располагался прямо через улицу, а наискось его пересекали помещения компании «Милберн джин энд машин», занимавшей целый городской квартал и включавшей в себя различные мастерские и склады. В одном квартале к западу находилось депо железной дороги Канзас-Сити – Мемфис – Бирмингем. Колея одного из ее боковых путей проходила прямо перед домом Томасов и раздваивалась через несколько домов; другая группа из трех путей проходила прямо за конюшней, стоявшей на заднем дворе. Скрежет стальных колес и визг паровых свистков снующих туда-сюда поездов, клубы едкого, черного угольного дыма и оседавшая повсюду пыль были, вероятно, большим потрясением для выросших в деревне Фредерика и Офелии, привыкших к пышным зеленым просторам, спокойным байю и сладким бризам округа Коэхома.

Но город предоставлял и волнующие возможности, которые не были доступны дома. Льюис должен был найти работу, и ему удалось устроиться регулировщиком на железной дороге Канзас-Сити – Мемфис – Бирмингем. Поскольку дом, который арендовали они с Индией, был чересчур велик для одной семьи, они решили использовать его часть как пансион, где заправляла Индия. Она не только была хорошим поваром, но и, кажется, уже имела дело с квартирантами в кларксдейльском пансионе.

Фредерик получил работу курьера у Джозефа А. Уира, белого коммерсанта, владевшего известным рынком на Бил-стрит и предлагавшего в своей рекламе «первоклассное мясо, устрицы, рыбу и дичь». Это первая городская работа Фредерика, о которой хоть что-то известно, и интересно отметить, что она была предзнаменованием его занятий в последующие годы и в иных краях, всякий раз связанных с оказанием тех или иных услуг и с утонченной кухней.

Кроме того, Фредерик попробовал в Мемфисе продолжить свое формальное образование. «На короткое время» он поступил в Институт имени Хау – школу для чернокожих юношей. Открытая в 1888 году под названием Баптистский библейский и педагогический институт, на следующий год она была переименована в честь Питера Хау, ее белого основателя и главного благодетеля. В период, когда там учился Фредерик, директором, скорее всего, был Джозеф Истбрук, приходской пастор и педагог родом из Мичигана, а одним из преподавателей – жена Истбрука, Ида Анн, уроженка Нью-Йорка. Вероятно, это была первая встреча Фредерика с такими терпимыми и просвещенными белыми с Севера, и это должно было дать ему совершенно новое представление о том, как белые могут обращаться с черными.

Образовательные задачи, которые стремился решать Институт имени Хау, были пестрыми, как лоскутное одеяло. Там давали все – от религиозного воспитания до академических предметов и специального обучения таким навыкам, как шитье и уход за больными для девочек или плотницкое дело для мальчиков. Местная газета определяла «специализацию» Института имени Хау как «обеспечение жителей Мемфиса образованными слугами – и ввод в строй, ни много ни мало, до ста работников ежегодно». Поскольку Фредерик много лет будет работать слугой, хотя и на куда более высоком уровне, чем был способен представить себе газетный репортер в Мемфисе, можно предположить, что кое-какие соответствующие познания и определенные манеры он получил в Институте имени Хау. В аккуратном, каллиграфическом письме, которое будет отличать его в будущем, также сказывается влияние школьного образования.

* * *

Пребывание Фредерика в Институте имени Хау и вообще в Мемфисе будет, увы, и впрямь недолгим. Впереди ждали две трагедии, которые нанесут внезапный удар по его семье и в конце концов уничтожат все то, чего достигли его родители.

Среди квартирантов, живших в доме Льюиса и Индии, была черная супружеская пара – Фрэнк Шелтон и его жена. Согласно мемфисским газетам от октября 1890 года, старавшимся превзойти себя в изображении Шелтона самыми зловещими красками, он был «ничтожным» и «никчемным негром», обладавшим «порочным нравом», «репутацией дикаря» и «звериными инстинктами». Они даже приводили слова его жены, описывавшей его как «очень жестокого, упрямого и отчаянного» человека. Шелтону было около тридцати; у него была гладкая темно-коричневая кожа, крупный нос и широкая грудь; он был в пять футов десять дюймов ростом и имел шрам на затылке, полученный, по словам жены, в результате драки с работодателем на лесопилке в Алабаме. Он работал тормозным кондуктором на железной дороге, а в Мемфис приехал пятью месяцами ранее.