— В самом деле, милиция. Заходи, коль так.
В домике было холодно, подслеповато, и убого. Со старомодной кровати, под скрежет старорежимных пружин, с трудом поднялась грузная, замотанная в древнее тряпье старуха. Единственное, не забитое окно давало мало света, но и в нем было видно жуткую нищету всей обстановки.
— Да-а, — протянул Демин, — не очень богато вы тут живете.
— Да, какой там живем, подыхаем медленно и все, — ответил старик, усаживаясь за стол.
— Давно вы тут обитаете?
— Второй месяц пошел.
Демин сел за стол, открыл папку, достал лист бумаги.
— Ну, тогда давайте знакомиться. Меня зовут Демин, Виктор Николаевич, я ваш участковый.
— Соболев, Михаил Иванович, — буркнул ветеран.
— А вас как зовут? — Демин обернулся ко второму обитателю дома.
— Монина, Антонина Алексеевна, — прохрипела старуха.
— Вы муж и жена?
— Да, упаси Бог от такого! — Старик даже сплюнул в сердцах.
Демин не понял.
— Как нет, просто так, что ли, сожительствуете?
— Да, какой сожительствуем! — Соболев махнул рукой. — Не те года, чтобы сожительствовать. Свезли нас вот в одну халупу, как в одну могилу, и все. Живите, как хотите, подыхайте как получиться.
Демин поразился.
— Нормально!? То есть, вы до этого не были знакомы?
— Нет, откуда! У ней квартира была на Щорса, двухкомнатная, а у меня на Пролетарской. В другом конце города. Облапошили нас, как дураков, и бросили сюда, подыхать.
— Так, теперь дальше все по порядку. Какая квартира у вас была? — обратился Демин к деду. — Адрес?
— Пролетарская сорок два, квартира шесть. Трехкомнатная, хорошая квартира, теплая, с большой кухней, магазин внизу, рынок рядом, аптека. Благодать! Рай, а не квартира. Бабка у меня год назад умерла, дети еще раньше преставились. Тут, я, честно говоря, — он махнул рукой, — в запой ушел. И как эта курва меня на обмен уговорила, не пойму! Прямо как гипноз какой. Зачем тебе говорит, дед, за лишние метры платить? Давай, махнем на однокомнатную. Я, по пьянке то, и согласился. Документы все подписал, не читая. Какой там читать, я и букв то не разбирал, когда подписывал! И вот, вместо однокомнатной квартиры попал сюда.
— А в милицию потом не пробовали обращаться? — спросил Демин.
— Пробовал. Да он мне сказал, что теперь все бесполезно. Выгнал, как собаку.
— Кто он то?
— Да, участковый наш, Колька. Там, на Пролетарке.
— Копчик?
— А, не, знаю, как у него фамилия, длинный такой, с фиксой во рту. Орал он на меня сильно. Алкаш, кричал, ты все пропил, а теперь хочешь все вернуть через нас! Тебе вернут, а ты опять ее пропьешь! Что ты теперь тут ходишь, права качаешь? Ты никто! Выгнал, как собаку, — повторил он. — Слава богу, нам сюда хоть еще пенсию носят, а то вообще бы загнулись давно.
История старухи была еще страшней. У ней были и дети, и внуки, но все они давно разъехались по разным городам и напрочь забыли о существовании своей родной бабушки. Здесь Зубаревская отличилась особенно.
— Она ведь пришла ко мне, сказала, что из собеса, — обливаясь слезами, рассказывала Монина. — "Что, — говорит, — бабушка, тяжело одной жить? Давайте мы вас в дом престарелых устроим. Но только там берут тех, у кого жилья нет совсем. Давайте, мы вашу квартиру продадим, а деньги за квартиру пойдут государству. За это вам будет потом всю жизнь усиленное питание". Вот так сказала, а вместо этого я вот здесь оказалась. Мне бы до собеса добраться, чтобы наказали ее там за самоуправство. Да ноги у меня сильно болят. До остановки даже дойти не могу.
"Вот сука! — изумился Демин. — Это ж надо такое придумать!"
— Болеет она, простыла, — сказал Соболев, кивая на невольную спутницу жизни. — Ей же восемьдесят шесть лет! Жалко мне ее.
— А вам сколько?
— Я еще молодой, мне только вот на днях семьдесят два стукнуло. Что, тут же холодно, вот она и простужается. Я уж половину яблонь в саду перепилил и сжег, а что толку. Разве эту халупу протопишь, щели вон какие? Вот, возьмешь бутылку, раздавишь, вроде согреешься.
— А какие у вас документы есть? Паспорта есть?
— Нет. Умыкнула, сучка. Пенсионное есть, и у меня, и у нее. А то бы мы и пенсию не получали. Тогда бы нам вообще хана пришла.
Когда Демин, записав показания, уходил, старик увязался за ним.
— Пойду, бутылочку возьму у Верки, — сказал он.
— Это из сорокового дома? — Понял Виктор. — Она все продает свою паленку?
— Да, у ней она всего двадцатку стоит. Тонька не пьет, поэтому и болеет. А меня ничего не берет. Алкоголь, он как антифриз работает, не дает крови замерзнуть.
И он, переваливаясь на кривых ногах, свернул в сторону, к дому номер сорок.
