Черный пробел - [6]

Глава 4

Со стороны деревни уже слышался гул надвигающейся толпы мужиков. Пыль поднималась тучей и закрывала солнце, восставшие размахивали своим нехитрым оружием и выкрикивали угрозы по адресу угнетателей. Когда они подошли, глазам их представилась следующая картина: привалясь к черной «Волге», в вызывающих позах стояло человек пятнадцать бандитов. Поодаль на дубовом суку слегка покачивался несчастный счетовод Лука Юльевич. На заднем плане пылало подожженное со всех четырех сторон здание правления. «Вон они, аспиды… Ишь, стоят… Счас узнают, почем фунт лиха», — образованно загомонили мужики, предвкушая близкую расправу. Они не знали, что в крапиве и лопухах по краям деревенской площади Ганюк замаскировал своих отборных мерзавцев, и они теперь ждали только сигнала, чтобы наброситься сзади на ничего не подозревающих мужиков. Сигнал не заставил себя долго ждать: Ганюк выпрямился, заложил в рот четыре грязных пальца и пронзительно свистнул. «Свисти, свисти, свистун, — грозились мужики, — ужо ты у нас насвищешься». Они не успели приготовиться к бою по старинному чину: засучить рукава, попробовать на пальце острие топора, вздохнуть полной грудью и полаяться с противником. Бандиты набросились на них внезапно, как шакалы, и прежде чем мужики успели распалиться, у них уже отобрали оружие, а их самих связали. Ганюк приплясывал от радости. «Ну что, пойдете в милицию? Или так и будете в своем дерьме ковыряться? Последний раз спрашиваю!» Мужики потупились. «Да или нет? — настаивал Ганюк. — Не слышу!» «Чего пристал? — послышался голос из толпы. — Никуда мы не пойдем, отвяжись». «Кто это сказал?» — вне себя от бешенства заревел Ганюк и очертя голову рванулся было в толпу, но мужики Прон, Пров, Фрол и Карп стеной встали перед ним. Ганюк остановился, трясясь как осиновый лист. Ему показалось, что Прон хочет съездить ему по уху своим огромным кулаком, а так как при всей своей наглости в глубине души Ганюк всегда был трусом, то он остановился и дальше в толпу не полез. «Оцепить их! Гоните их к яру!» — заорал он. В его грушевидной голове созрел новый чудовищный замысел. Бандиты с винтовками наперевес окружили мужиков и стали пихать их прикладами. «Всех порешу!» — неистовствовал Ганюк. И началось печальное шествие по пыльной каменистой дороге к яру. Растянувшись в длинную нестройную колонну, понуро, спотыкаясь, брели мужики. Лишь изредка то один, то другой поднимал голову к небу, смотрел просветленным взглядом на порхавших в синеве стрижей и, крякнув, снова опускал голову и брел дальше, волоча ноги в пыли. Вот уже замаячили вдали красные глинистые откосы яра, известного в этих местах под названием Шишкин. Бандиты уже зловеще залязгали затворами обрезов. Мужиков выстроили по краю яра. На некоторое время стало тихо–тихо, только на дне оврага журчал светлый ручеек, шелестела листва на деревьях да пели полевые птахи. И в этой гармонической тишине вопиющим диссонансом прозвучал визгливый голос Ганюка: «Последний раз спрашиваю вас, канальи: пойдете служить ко мне? Пойдете в милицию?» И хотя в душе он предвидел то, что сейчас случится, даже он вздрогнул, когда мужик, Кузьма сказал: «Ты дурак али умной? Говорят тебе толком: не пойдем, не желаем». Мужики одобрительно загудели, а затесавшаяся тут же Настасья Тормоха харкнула Ганюку прямо в левый глаз.

Глава 5

Ганюк позеленел. В наступившей тишине он не спеша извлек из кармана засморканный носовой платок и вытер глаз, а затем сунул платок обратно. «Ну всё, — тихо сказал Ганюк. — Значит, не пойдете. Ну ладно…» И вдруг заорал, так, что все вздрогнули: «Бей их!!» Выхватив парабеллум, он всадил первую пулю в Настасью Тормоху. Та покачнулась, хотела было плюнуть еще раз, но не смогла и с жалобным криком покатилась вниз по склону. Рядом с Ганюком раз за разом бухал самопал Жерепа. Мужики, расправив плечи, гордо встречали бандитские пули. Вновь и вновь грохотали залпы. Вот уже упал Кузьма… Вот Фрол бросился на Ганюка, но упал на полдороге, прошитый десятком пуль. Стрельба раздавалась еще с полчаса и вдруг прервалась. Все было кончено. Бандиты с тупым любопытством смотрели на печальное дело рук своих. Вокруг в самых причудливых позах валялись мертвые мужики. «Так будет с каждым», — хрипло пробормотал Ганюк и утер пот со лба тыльной стороной ладони, мелко дрожавшей от постоянного пьянства. «Ладно, — продолжал он, — убрать жмуриков». Бандиты принялись раскачивать и сбрасывать под откос трупы мужиков. Разбудили спавшего тут же на траве пьяного верзилу по кличке Шкаф, усадили его за руль и отправили вместе с несовершеннолетним бандитом Малаховым в город за водкой и женщинами. Часть бандитов ушла в деревню на поиски провизии. Вскоре и те, и другие вернулись, и началась разнузданная оргия. Ансамбль, привезенный из городского ресторана, наигрывал уголовные мелодии, под звуки которых Ганюк обливался мутными слезами. Когда же солистка ансамбля Эдита Рогова затянула: «Научит жизнь сквозь слезы улыбаться, научит сквозь улыбку слезы лить», Ганюк упал ничком на землю и принялся, рыдая, колотить по ней кулаками и вырывать огромные пучки травы. Жереп, который, в отличие от своего шефа, был чужд сентиментальности, под шумок методично посылал в оркестр пулю за пулей, стараясь попасть скрипачу в коленную чашечку. К счастью, он все время промахивался. В сторонке несколько бандитов наскакивали друг на друга с ножами, повздорив из–за права спать в эту ночь с пианисткой. Из–за Роговой они не спорили — все знали, что она будет принадлежать Ганюку. Малахов шнырял тут и там, ища случая свистнуть у какого–нибудь пьяного часы.