Черный порошок мастера Ху - [77]

Мандарин в восторге стал щелкать фалангами пальцев. Замечательно, теперь можно объединить два дела в одно, однако этот рывок в расследовании ставил дополнительные вопросы. А именно: почему госпожу Аконит так интересовали похищенные товары? Эта женщина была выше алчности. И что же все-таки случилось с погибшими в кораблекрушении арестантками? Судья тяжело вздохнул. Пока ответов на эти вопросы он не имел. Он выглянул в окно и увидел луну в обрамлении звездного неба. Шел, судя по всему, Час Крысы,[17] а у него было еще много неразгаданных загадок. Вскочив на ноги, мандарин не без грусти оглядел комнату, которую столько раз видел во сне и которую теперь заставил раскрыть все свои секреты. Где-то в глубине его сердца еще жил образ молодой женщины, не перестававший преследовать его.

Он задул масляную лампу и, не оглядываясь, вышел.

* * *

Во внезапно наступившей темноте молнией сверкнула улыбка. Имперский мандарин явно приближался к цели, да она и не ждала от него иного. Она без всяких слов, по одному выражению лица, научилась читать ход его мыслей, восхищаясь логикой его умозаключений. Когда же он поймет наконец высшую целесообразность ее действий? Наблюдая за ним вот так, через окно, она подумала, что из него получится большой следователь, но ей еще надо было выполнить возложенную на нее миссию.

Госпожа Аконит выпрямилась, отбросив за спину две тугие косы, что свернулись у нее на плечах подобно готовым к прыжку змеям, и пошла вслед за мандарином по дороге, ведущей обратно в город.

* * *

Луна роняла холодный свет, который успокоил кипящий разум мандарина Тана. Взобравшись на вершину холма, он вдохнул свежий ночной воздух и широкими шагами заспешил к городу. Тень его, скользившая по дорожной пыли, чуть касалась стоявших тут и там маленьких пагод, воздвигнутых в честь то какой-нибудь змеи, то какого-нибудь духа. Он шел, погруженный в размышления, не обращая внимания на крики макак и шелест крыльев летучих мышей, сопровождавших его на пути.

Мысли его были теперь сосредоточены на убийстве графа Дьема. Сделанное им сегодня вечером в суде открытие не было лишено определенного интереса: покойный распутник, оказывается, недавно покупал драгоценности. Так что же, убийство было совершено с целью ограбления? Конечно, на теле не оказалось драгоценного камня, который убитый обычно носил на шее, — Огненного Шара, — но Металлический Росток-то ведь был обнаружен в кровавой луже, где убийца не заметил его. Мандарин почесал голову: если графа убили, чтобы похитить его драгоценности, то почему вдова не сообщила о пропаже браслета и кольца? Не меньше вопросов вызывало у него и поведение убийцы. Зачем убивать графа на балконе, где он рисковал быть замеченным, когда гораздо проще проникнуть в комнату и там зарезать его? Не было объяснений и появлению на дереве белой шелковой нити. Сначала он решил, что она была вырвана из одежды убийцы, однако Динь выяснил, что такие нити используются при изготовлении воздушных змеев, что никак не вязалось с расследуемым делом. Мандарин ускорил шаг в надежде, что на месте преступления ему удастся разгадать последовательность событий той роковой ночи.

Войдя в город и пройдя до конца аллеи, что вела к резиденции графа Дьема, он остановился у портика, увенчанного блестящей черепичной крышей. Огромное здание вызывающе уставилось на него пустыми глазницами черных окон в ожидании, что он раскроет тайну убийства его хозяина. Мандарин Тан толкнул створку двери и вошел внутрь. Луч лунного света, падавший из окна, освещал монументальную лестницу, что вела в спальню графа. Прыгая через две ступеньки, он взбежал наверх, в нерешительности постоял перед дверью и наконец толкнул ее. Призраков он не боялся, однако окружавшая его гробовая тишина не внушала уверенности. Сжав кулаки большими пальцами внутрь, чтобы оградить себя от демонов, судья шагнул внутрь комнаты, громко объявив, что пришел сюда ради раскрытия преступления, а следовательно, для того, чтобы воздать должное памяти убитого графа. Эта небольшая речь, адресованная духам, которые могли подслушивать его в данную минуту, должна была убедить их в добрых намерениях того, кто вторгся вот так, в ночное время, в спальню зарезанного. Конечно, можно было обойтись и без этого мрачного визита, но время шло, дело не двигалось с мертвой точки, и он убедил себя, что обстановка места преступления будет способствовать его размышлениям.

Он зажег две масляные лампы, свет которых разогнал скопившиеся в углах комнаты тени, и сразу успокоился. Присев за письменный стол графа, он достал из котомки рукопись, которую дал ему начальник полиции Ки. Значит, покойник прятал свой дневник на потолке в спальне. Подняв глаза, судья посмотрел на обшивку черного дерева, утыканную металлическими шляпками гвоздей, вбитых на разном расстоянии друг от друга. Где же он видел такие же разводы? Не найдя ответа на этот вопрос, он раскрыл дневник и начал читать.

С первых же страниц щеки молодого человека залились ярким румянцем. Он был поражен столь откровенными описаниями сцен разврата и плотских наслаждений: можно было подумать, что этот текст написан в Индии, стране, литература которой изобиловала, так сказать, любопытными анатомическими подробностями. Да, маленькие праздники графа Дьема, по-видимому, не страдали однообразием, и можно было только догадываться о масштабах дозволенных на них утех. Мандарин Тан с удивлением открыл для себя, что человеческие существа могут подчас принимать поистине акробатические позы, соединяясь друг с другом то наподобие гроздьев, то в виде цепочки, и единственным ограничением в этом разнообразии служит лишь их собственное воображение. Он не мог не подивиться и изобретательности самого графа, чьи выдумки часто выходили за пределы человеческого разумения и, уж во всяком случае, за рамки благопристойности. Словно не находя слов для описания тысячи и одной позы, опробованных участниками оргий, граф сделал несколько рисунков, отличавшихся большим реализмом исполнения. Вытаращив глаза, судья разглядывал причудливо извивающиеся, искусно изгибающиеся и самым необычным способом соединяющиеся тела. Люди всех возрастов и всех комплекций с увлечением громоздились друг на друга, образуя нерасторжимые переплетения тел, рук и ног. Нескольких страниц хватило судье, чтобы составить представление о характере этих тошнотворных увеселительных мероприятий, и он поспешил перейти к последним страницам дневника, содержавшим более приемлемую информацию.