Черный лебедь - [83]

– Я порицаю вас не за то, что вы говорите неправду, а за это ужасное месиво, которым вы каждый раз потчуете меня и которое я пью, чтобы не огорчать вас.

Микеле пришел с инструментами и принялся возиться под раковиной якобы для того, чтобы починить слив. Всякий раз, когда немец оставался с хозяйкой, Микеле находил предлог, чтобы тоже присутствовать здесь.

– Времена тяжелые, лейтенант, – ответила Полиссена, – я угощаю вас тем, что у меня есть. И понимаю, что этого мало, – иронически добавила она.

Ей нравился этот несмелый мужчина, который был вежлив и внимателен к ней, как никто и никогда. И он в свою очередь охотно разговаривал с Полиссеной, проводя в этих беседах часы.

Когда она пожаловалась на суровую реальность войны, которая поражает всех без разбора, он рассказывал ей о матери и сестре, погибших при бомбардировках. О старике отце и двух оставшихся в живых сестрах он давно уже не знал ничего.

– Мы земледельцы, – рассказывал он. – Живем в Баварии. В местечке, даже не обозначенном на географических картах. Маленький затерянный в лесах поселок, который война тем не менее не пощадила, – с горечью улыбнулся он.

Лейтенант замолчал, и Полиссена тоже не знала, что сказать. Даже Микеле, все это слышавший, перестал стучать по сливной трубе и скорчился под раковиной, словно был очень занят.

– Война – ужасная вещь, – бросил он, как будто упрекая немца, что тот ее начал.

– Я никогда ее не хотел, – сказал Штаудер.

Последовало новое долгое молчание, прерываемое только монотонным капаньем воды из крана.

– Война скоро кончится, – сказала Полиссена. – И тогда каждый, оплакав своих мертвых, снова начнет жить. Вы снова встретитесь с вашей женой и детьми…

– Я не женат, – прервал ее немец, даже с ноткой какой-то гордости.

И тут же повторил:

– Я не женат, синьорина Полиссена.

Это было в первый раз, когда он заговорил с ней о личном.

– У меня всегда не хватало времени, чтобы найти себе жену, – продолжал он. – Я провел жизнь в поле, то сея, то убирая, то вспахивая. Мой отец, моя мать, три сестры и я были очень дружной семьей. Мы сделали свою землю плодородной упорным трудом. Но теперь, когда я думаю о моей матери, которой больше нет на свете, когда вспоминаю свою убитую сестру, мне кажется, что для меня война не кончится никогда.

Чтобы отвлечь его от этих грустных мыслей, Полиссена решила переменить разговор.

– А где вы так хорошо выучили наш язык? – спросила она.

– В Болонье, в 1938 году. Я учился на сельскохозяйственных курсах в этом городе.

– А я из Модены, – обрадовалась Полиссена, словно обнаружив, что они с офицером родственники. – Это меньше чем в сорока километрах от Болоньи. Этот путь можно проделать на велосипеде. Мой отец был известным на всех рынках посредником по продаже скота. Я выросла среди лугов и полей, – сказала она, чтобы подчеркнуть то общее, что были между ними.

Немец с любовью посмотрел на нее.

– Благодарю вас за ваше гостеприимство, – признательно сказал он.

Встал и щелкнул каблуками.

Полиссена подошла и доверительно положила ему руку на плечо.

– Вы знаете, что я не поверила в болезнь, приключившуюся от пива у вашего сержанта?

Немецкий лейтенант густо покраснел.

– Я очень хотел побыть с вами наедине, – признался он. – Хотел поговорить с вами о себе, сказать вам, что я думаю. – Он взял руку Полиссены, лежащую у него на плече, и поцеловал.

Из окна она долго смотрела, как он заводит свой мотоцикл, как садится на него, как, стреляя голубоватым дымком, катит по аллее. Смотрела и понимала, что полюбила его.

Глава 6

Войдя в кафе «Гамбринус», Эстер с удовольствием вдохнула аромат ванили и кофе, особенно приятный после сырости промозглого холода улицы.

Был канун Рождества. Снег, который день за днем падал на город, окутывая белым окрестные горы, поля, голые ветви деревьев и крыши домов, сменился теперь не по-зимнему теплым ветром и мелким моросящим дождем.

Эстер отдала гардеробщице пальто, подбитое белкой, и вошла в мягкую полутьму зала, где ровными рядами стояли аккуратные столики, покрытые белоснежными кружевными скатертями.

Анна ждала ее на привычном месте, в углу, рядом с горкой для посуды, за шелковой занавеской с восточным орнаментом. Большая печь из зеленой майолики распространяла вокруг приятное тепло.

– Извини, что опоздала, – начала Эстер, в то время как официантка сдвигала столик, чтобы позволить ей сесть на диванчике рядом с подругой.

Анна ответила на извинение улыбкой.

– Я не теряла времени даром и пока что правила корректуру моего нового рассказа, – успокоила она, вкладывая в конверт печатные листы. – Как видишь, ничего страшного.

В последнее время Анне Гризи наконец-то удалось найти работу. Она писала рассказы для «Коррьере дель Тичино».[6] Поначалу она публиковала по рассказу в месяц, но читательские отклики побудили редактора газеты заказывать ей по рассказу в неделю, что обеспечивало приличный, заработок.

– Ужасно интересно, откуда у тебя берется эта способность сочинять, – заметила Эстер.

– Мне не стоит никакого труда переносить на бумагу истории, которые возникают у меня в голове, – улыбнулась Анна. – Больше того, я испытываю от этого истинное удовольствие.