— Как оппонент, хочу отметить, что эта диссертация — самая яркая на моем веку, — вещал пожилой джентльмен с седой бородой и с бокалом в руке. — Виталия Сергеевна — не просто трудолюбивый ученый, она чрезвычайно талантливый ученый, самородок, каких мало в нашем научном мире. Меня удивляет только одно: почему эта докторская, созревшая давным-давно, идеально отшлифованная, дошла до защиты только сейчас?
Вита, сидя во главе стола под развешанными плакатами с красочными изображениями ферментов и субстратов, загадочно улыбалась. Она благодарно кивнула оппоненту — качнулись сапфировые серьги в ушах, прекрасно гармонирующие с васильково-синим костюмом, — и осушила свой бокал.
Поднялся завкафедрой, лицо его лучилось от счастья.
— Честно говоря, сегодняшнего дня мы ждали уже многие годы. Я хочу сказать, что Виталия Сергеевна достойна присужденной ученой степени больше, чем любой другой из докторов химических наук. И наконец-то я могу назначить ее заведующей лабораторией!
— Спасибо, — с улыбкой ответила Вита. — Эй, студентики, а вы-то что обрадовались? Вы у меня попляшете!
— Мы вас любим, Виталия Сергеевна! — с энтузиазмом сообщил хорошенький уже от выпитого студент. — И желаем вам новых научных успехов.
— А можно я скажу, на правах подруги? — встала Фаирата, нарядная, словно не на защиту диссертации явилась, а на показ мод, с бриллиантами в огненно-рыжей гриве. — Витка, я никогда в тебе не сомневалась. Ты самая умная! И ты всегда добьешься, чего хочешь.
— А мы тебе в этом поможем! — встряла уже нагрузившаяся и разрумянившаяся Валента. — И да помогут тебе боги!
— Помогут, факт, — отозвался молчаливый приятель Виты, смугловатый черноволосый красавец. Сидящий рядом с ним блондинистый мальчишка, явно родственник Виталии, утвердительно кивнул.
Повеяло легким сквозняком — это открылась дверь. На пороге лаборатории стоял мрачноватый, одетый в классический черный костюм темноволосый паренек, очень похожий на мужчину, сидевшего рядом с Витой. Наверняка их сын. В руках у парня был огромный букет переливающихся перламутром роз.
— Вот, — он откашлялся, явно смущаясь. — Возьми… мама. Это из Хешширамана.
Он протянул ей букет. И добавил, поставив полог безмолвия, так что его слова остались неслышными для других:
— Знаешь, насчет твоего глаза… Я бы, пожалуй, мог его восстановить. Ты ведь не боишься боли?