Черный козерог - [62]

Он сидел на деревянном троне, вырядившись в головной убор из леопардовой шкуры с двумя белыми страусовыми перьями, вставленными в нее, закутанный с головы до пят в шкуру огромного леопарда, лапы которого спереди лежали на его плечах, а хвост виднелся между пятками. Близ короля сидела на земле очаровательная маленькая женщина с чистым тюрбаном, в голубом платье.

Наш французский друг толкнул меня локтем и шепнул: «Если бы я знал!.. Она оказалась королевой, моя вчерашняя подружка с хорошеньким петушком!» Но это было вчера, когда девушка не отличалась от других, как и ее супруг не отличался от своих подданных. Сегодня они были королем и королевой! Аудиенция была короткой. Столпившиеся во дворе воины топали ногами. Мамитуа пригласил нас следовать за ним.

При его появлении все копья поднялись в воздух и раздались громкие возгласы, наподобие «ура». Столь нее торжественно, сколь вчера он был снисходительным, Мамитуа начал смотр войск. Палка из чрезвычайно тяжелого красного дерева размером с посох паломника отстукивала такт его шагов, а по земле волочился хвост леопарда.

Его люди, тесно сгрудившиеся, отличались как строгим единообразием своего наряда, так и его смешными деталями: высокими шапками из перьев черного страуса — невольным подражанием киверам английских конногвардейцев, причудливыми ожерельями, тяжелыми браслетами, пучками болов шерсти, подвязанными у колен в спадавшими на ноги, накладными бородами из той же самой шерсти, а на груди у каждого была целая коллекция татуировок: диск и точки — солнце и звезды?

Копья, достойные Чаки, были с толстыми древками и клинками сомнительного качества. Овальные щиты из звериных шкур были украшены накладными планками из кожи или нарисованным в центре красной краской глазом, который, несомненно, призван был гипнотизировать врага…

Парад кончился. Вдруг без всякого приказа все воины запели великолепный гимн, настоящий церковный хорал, то поднимавшийся до звучания топора, то спускавшийся в басы. Гимн был прелюдией к вступительному танцу короля.

Он прошелся перед своими людьми покачивающейся походкой, ритм, которой задавал хор. Воздерживаясь от несовместимой с его рангом акробатики, он между тем выполнял над головой своей палкой забавные фехтовальные приемы и обнаруживал гибкость, заставлявшую забыть его тучность. Он радовался своему выступлению, улыбался. Все глаза следили за малейшими его движениями, величественная песня резко оборвалась в ту же секунду, как Мамитуа остановился.

Тогда, жестом, он объявил общий танец.

Мужчины расположились но кругу, ощетинившись оружием. Они покачивались на месте, и это волнообразное движение передавалось вдоль строя. Они резко, вызывающе покрикивали. Впрочем, скоро мужчины разделились на группы, которые сошлись лицом к лицу.

Мы вновь увидели бескровные состязания на копьях, в которых узнавал» утренние репетиции. Столкновения щитов, сверкание железа, трясущиеся перья слились в переливающуюся разноцветную карусель.

После нового жеста короля начались индивидуальные танцы. Пыл разгорался. Противники старались превзойти друг друга. Копья слегка задевали голову или грудь. Зрители делали вид, что порой хотят разнять этих одержимых… Не знаю, по каким признакам присуждалась победа. Мамитуа подходил к побежденным и, словно настоящий император, ставил на них ногу!

Этот холостой разгул мужества длился два часа.

— Теперь, — сказал нам король, — хватит военных танцев; я хочу вам показать танцы, прославляющие наши свадьбы. На этот раз и женщины будут участвовать.

Прокричав приказ, он отвел нас в тень и дал народу время для подготовки. Раз уж король заговорил о свадьбах, я спросил, сколько у него жен.

— Только та, с которой я вас принимаю, — одной достаточно, если она хорошая!

— Наверно, ты сам хороший, если твои люди с радостью тебе повинуются?..

Он затянулся сигаретой, которую я ему только что предложил:

— Видишь ли, дружба — лучший способ править своими подчиненными!

На большой площади ждали только его сигнала. Копья сменили на длинные шесты, украшенные белыми куриными перьями, а щиты — на тростниковые ширмы. Дамы с привязанными к телу малышами и девушки нарядились в белые платья и тюрбаны. И всю эту человеческую массу удерживал в неподвижности взгляд короля.

Когда он поднял руку, вся толпа двинулась шагом пятью-шестью плотными шеренгами. Предводительствовал голый мальчишка, на каждом шагу ударявший по колену щитом, который остался у него одного, и он держал этот щит перед собой на вытянутых руках. Он задавал темп, постепенно ускоряя его. Мужчины шли за ним, размахивали своими щитами с перьями, как это делают тамбур-мажоры. Свадебный март окончился на краю площади почти скачкой. Этот танец должен был служить олицетворением любви: ведь и она становится все более и более экзальтированной — но меньшей мере мамитуа так думают во время танца.

«Парад любви» — такой бы титр дали этим кадрам американские кинематографисты. Очаровательно было это множество людей в белых одеждах. Прекрасные песни усиливали эффект.

И вновь пошли те же самые фигуры; опять начинали замедленно, а оканчивали в бешеном темпе. Наше внимание ослабло. Кордебалет в свою очередь тоже устал и умирал от жажды. Вскоре после полудня занавес опустился.