Черный клинок - [18]

Вулф подошел к занимающему целую стену гардеробу Моравиа и раздвинул застекленные створки.

Костюмы от Бриони и Армани, рубашки ручной работы от Аскот Чанга, вешалки от Комми де Гарсона, галстуки от Сулка и Франка Стелла. Вулф в возбуждении остановился передохнуть. У него создалось впечатление, будто он рассматривает гардероб двух разных мужчин: одного – строго консервативного по своему складу, а другого – безалаберного модного повесы. Он тут же подумал о тематике раздвоения личности в видеофильмах, которые Моравиа, судя по всему, больше всего любил смотреть. Он явственно ощущал теперь его дух.

Продолжая осмотр, он нашел несколько японских кимоно, украшенных вышитыми с тонким вкусом эмблемами японских феодалов: журавликами, пионами, соснами, извилистым руслом струящейся реки. Что-то еще почудилось. Но что?

Казалось, будто дрожит и трепещет некий фантастический образ и, как легкий ветерок, шевелит шелковую ткань; поэтому Вулф обернулся назад, пытаясь определить, что бы это могло быть. Рука его непроизвольно потянулась к кольту, и он вынул его из кобуры.

Он обошел и внимательно еще раз осмотрел все стены и углы спальни, заглянул даже в расположенную рядом ванную, отделанную мрамором. Ничего подозрительного он не заметил. Что же тут не так? Может, он чего-то не видит? Или это всего лишь игра воображения? Он прикрыл глаза, но не плотно, не до конца, а так, чтобы мерцающий свет все же проникал сквозь прищуренные веки.

Он четко представил себе вдруг Лоуренса Моравиа, представил дуло пистолета, нацеленное на его затылок. Но борьбы он не увидел, не почувствовал бешеного биения сердца. По сути дела, ничего не было: ничего не излучалось, не чувствовалось ауры, не появлялось никакого лица, причастного к убийству. И снова он вспомнил, как стоял на коленях возле тела Джуниора Руиза и твердо знал, что его убил не Аркуилло. Однако обнаружить ауру убийцы так и не смог и ничего, кроме холодной змейки, скользящей в животе и настоятельно требующей внимания, не ощущал.

Итак, комиссар сказал верно: две пули попали в голову Моравиа, когда его мозг уже не функционировал. Так кто же все-таки убил его и зачем? Почему всему этому придан вид, будто на него напало несколько человек? Из какого общества появился его убийца: из изысканного, одевающегося у Бриони и устраивающего деловые ленчи в ресторане "Четыре сезона", или же из сумрачного мира сексуально озабоченных, как в фильме "Империя страсти"? У Вулфа не возникло никаких четких сигналов на этот счет, но инстинктивно он все же склонялся к тому, что убийство как-то связано с сексом.

Он вернулся в спальню. На минутку задержался у задней стенки гардероба. Вновь проверил костюмы, внимательно рассмотрел кимоно и опять почувствовал слабое, но все же заметное дуновение ветерка. Он машинально приложил ладонь к шелку кимоно – ткань трепетала. Отодвинув их в сторону, Вулф более отчетливо почувствовал движение воздуха. Опустившись на колени, он обнаружил то, чего не заметил раньше: позади кимоно сквозь узкую щель пробивался тусклый свет.

Приложив к щели ладони, он четко ощутил, как поступает воздух, и понял, что заставляло шевелиться края кимоно. Он нащупал почти незаметную дверь в задней стенке гардероба и открыл ее. Нагнувшись, вошел и очутился в маленькой комнатке, размером не больше монастырской кельи. В одном ее углу на полу лежала циновка из тростника, у противоположной стены находилось старинное трюмо, рядом стояла хибачи – японская жаровня из меди и дерева. Потухшие угли свидетельствовали о том, что ею не так давно пользовались. На жаровне лежали настоящий боевой рыцарский шлем и пара длинных замшевых перчаток, на другой стене висел старинный восточный ковер. В комнате не было ни окон, ни дверей. На стенах висело множество крупных черно-белых фотографий, многократно увеличенных и мастерски отпечатанных – настоящие произведения искусства. На всех фотографиях изображался процесс фиксирования женщины, совершения с нею полового акта.

Обнаженные женские формы – именно формы, а не тела, поскольку лиц не было видно: в объектив фотоаппарата они не попадали, – были сплошь искусно обвязаны шнуром. Не только руки и ноги, но и грудь, и живот, бедра и лодыжки. Свет и тени на фотографиях любовно ласкали обнаженную плоть, придавая ей новое качество в трехмерном измерении и вызывая непонятную тоску по образам, будто в этой гротескной плоти было скрыто нечто запретное, что вызывает жгучее желание познать его. Все фотографии были преисполнены эротического либо порнографического смысла в зависимости от того, с какой точки зрения их толковать. Но в любом случае это были удивительные фотографии. Вызывали ли они чувство тревоги или же просто были возмутительны? Вулф подумал, что, все без исключения, они могут вызвать эти два чувства одновременно.

Однако столь мрачные садистские и мазохистские элементы фотографий Вулф воспринимал лишь отчасти – для будущего анализа. Сейчас ему надо было сосредоточиться на объекте, находящемся в центре комнаты.

Там громоздилась скульптура женщины высотой в восемь футов. Вблизи же в темноватой тесной комнатке она казалась еще более массивной. Сделана она была из какой-то материи – шелка, как заметил Вулф, почти не было – и черных кожаных ремешков, прикрепленных к скрученным листам отожженного железа.