Чёрный караван - [34]

Я старался отгонять от себя мрачные мысли. Но они упорно возникали, стояли передо мной, как смерч, подымающийся высоко в небо.

Что бы это значило?

13

Благодарение богу, пять дней прошло без всяких происшествий. Мы миновали много туркменских аулов. Никто нас словом не обидел, никто не бросил в нас даже камешком. Вокруг было тихо. Не было и признака разбоя. Тревога, теснившая мое сердце в начале пути, постепенно улеглась. Но на шестой день произошло непредвиденное событие. И причиной тому были мы. Вернее — я сам.

К вечеру этого дня мы вышли на берег Мургаба. Река медленно катила свои воды, — казалось, течение вот-вот остановится. Но жаждущих воды, видимо, было много. Возделанные земли по обоим берегам реки тянулись вплоть до русской границы. Мы избегали населенных мест, обычно делали привал в безлюдных, скрытых от глаза лощинках. И на этот раз свернули с битой дороги и остановились под открытым небом, в степи.

Едва погонщики развьючили верблюдов, как со стороны Кушки показался большой караван. Целое скопище людей двигалось в нашу сторону, везя на верблюдах и ишаках свои кибитки и домашний скарб. Оказалось, это беглецы, которым удалось вырваться от большевиков. Они остановились напротив пас, па северном берегу реки. Старейшину их звали Полат-бай. Он и в самом деле походил на сталь[39], весь словно отлитый из металла: рослый, крепкий. Открытое, простодушное лицо его дышало здоровьем. Хотя время и посеребрило его длинную, густую бороду, в нем не чувствовалось слабости, двигался он с легкостью молодого джигита.

Вечером мы пригласили Полат-бая на ужин. Он рассказал, что сам из Тахта-Базара, не выдержал насилий и вынужден был со всеми своими односельчанами перейти границу. Оказалось, он знал, что наши войска заняли Мерв, что большевики через Чарджуй отходят в сторону Ташкента. Но почему же тогда сам он бежал сюда? На мой вопрос он ответил неожиданно:

— Эх, если бы нашими врагами были одни только большевики — это еще с полгоря… Но народ отбился от рук. Никому верить нельзя. В моем селении жил один холостяк по имени Ата. Он пробыл в Сибири шесть лет за то, что угрожал ножом чиновнику белого царя. Большевики его освободили, а то бы он так и сгнил там. Теперь, вернувшись, он сбил с толку все селение. С помощью большевиков из Кушки собрал отряд, начал совершать недостойные дела. Самым ярым противником его оказался я. И я понял: он мне житья не даст. Сегодня приходит и требует зерна для большевиков, завтра требует лошадей… Я нанял одного головореза, чтобы тот покончил с ним. Потом распустил слух: «Большевики из Кушки идут сюда, будут стрелять из пушек». Народ испугался. Не прошло и нескольких дней, как мы всем селением перешли границу, и вот мы здесь.

Полат-бай не успел закончить рассказ. Один из сыновей отвел его в сторону и что-то прошептал на ухо. Мы поняли — произошло что-то важное. На лице джигита явно читалась тревога. Наши предположения оправдались. Бай вернулся взволнованный и сообщил новость:

— Из Кушки пришли посланные от большевиков. Ясное дело, неспроста пришли. Наверно, хотят вернуть наших людей обратно. Я пойду поговорю с ними. Может, таксыр, вы пойдете со мной? Отведаете нашей соли и скажете несколько отеческих слов людям.

Я понял: бай испуган — и ответил, что напьюсь чаю и приду. И хорошо, что я пошел. Действительно, положение бая было незавидное. На него насели со всех сторон, жалили ядовитыми словами, особенно настойчиво наседал на него бледнолицый худощавый человек, прибывший из Кушки. Он говорил:

— Вы, бай-ага, не будете знать нужды, куда бы ни уехали. У вас много отар овец. Много верблюдов, лошадей, быков и коров. Вам все равно, с какой стороны границы вы — с той или с этой. А что у них? — бледнолицый указал на людей, которые окружили их кольцом. — Все их богатство можно нагрузить вон на того дряхлого верблюда. Куда идут они? И послушайте, люди! Сказано: «Потерявший любимую плачет семь лет, потерявший родину — всю жизнь». Куда вы собрались идти, покинув родину-мать?

Толпа, внимательно слушавшая эту горячую речь, слегка всколыхнулась, по никто не сказал ни слова. Бай заговорил сердито, не скрывая своей злобы:

— Знаешь что, Сары… Ты, братец мой, как говорится, блеешь, не видя молока. Мелешь пустое. Ну, скажем, завтра они возвратятся назад… Что ты можешь дать им?

— Я? Я ничего не могу дать. Но государство даст им многое. Землю даст, воду даст… Откроет им путь к счастливой жизни!

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю… Если хотите, я сейчас прочитаю вам воззвание Ленина. — Сары опустил руку в нагрудный карман. — Земля, вода… Все будет принадлежать беднякам. Вот в этой бумаге все сказано. Ее подписал сам Ленин!

Полат-бай выглядел так, словно с него живьем начали сдирать кожу. Он побагровел, рука, державшая пиалу с чаем, затряслась. Он не отрываясь глядел на бумагу, которую вынул Сары, словно собирался прыгнуть и вырвать ее из рук.

Я понял, что пришло время поддержать его, и вмешался в разговор:

— Ты, братец мой, толкуешь о помощи государства… Но, как мы слышали, большевики разбиты и бегут к Ташкенту. Везде, как слышно, власть перешла в руки меньшевиков. А ты говоришь о Ленине…