Чёрный караван - [32]

Хозяин дома повел нас в специально приготовленный просторный покой. Мне не хотелось возвращаться в комнаты. Я предпочел бы посмотреть на веселящихся. Но разве гость волен распоряжаться собой? Пришлось подчиниться. Капитан оказался счастливее меня: его куда-то увел Шахрух.

В комнате, куда мы вошли, полулежал, облокотясь на подушки, какой-то рослый старик. Увидев нас, он поднялся на ноги и, как старый знакомый, поздоровался с нами. Музаффар-хан сказал, что это яшули берберов, Абдукерим-хан, и что он тоже приехал на праздник. В комнате, кроме нас, не было никого, даже брат Музаффар-хана, поставив поднос с угощением, вышел.

Я понял: Абдукерим-хан оказался здесь неспроста, предстоит серьезный разговор. Действительно, Музаффар-хан сразу же начал:

— Ваш приезд, господин полковник, для нас очень кстати. Мы собирались послать своего человека в Мешхед. Хотим посоветоваться. — Музаффар-хан повернулся в сторону Абдукерим-хана и продолжал: — Я объяснил господину полковнику положение. Высказывай все, что накопилось на душе. Такого высокого гостя не всегда встретишь на пути.

Поднеся к губам пиалу с чаем, Абдукерим-хан некоторое время молчал, видимо раздумывая. Затем, пристально глядя на меня, неторопливо заговорил:

— Только что здесь со своими людьми проезжал Исмаил-хан. Может быть, вы его видели?

— Да, видел!

— Ну так вот… Люди, которых он вел, заковав в цепи, — это наши люди. Он обстрелял из пушек два наших аула, сотни невинных людей проливают горькие слезы. Борьба еще не кончилась. Он дал нам неделю срока. За это время мы должны выполнить все его требования. В противном случае он грозится предать наши селения огню.

— Чего он от вас требует?

— Многого они требуют…

Абдукерим глотнул остывшего чая и надолго замолчал. Я осторожно разглядывал его. Это был крупный, худощавый, крепкий старик, лет семидесяти. Лицо его было хмуро. Но в больших, живых глазах чувствовалась какая-то природная мягкость. Движения, манера говорить были спокойные. Он снова неторопливо заговорил:

— Мы, разумеется, знаем, что являемся подданными эмира. Знаем, что должны выплачивать подати. Только и у нас есть свои обычаи, идущие с давних времен. Их хотят уничтожить. Объявили нам, что подати со всех подданных должны собирать люди эмира. Потом приказали давать людей в войско… Всякий день что-нибудь выдумывают. А причиной всему то, что у эмира нет прежнего могущества. Асадулла-хан и другие безумцы создают смуту в стране.

Музаффар-хан воспользовался наступившей паузой и дополнил слова своего гостя:

— Мы, господин полковник, завтрашнего дня боимся больше, чем сегодняшнего. Нам нужно позаботиться о завтрашнем дне. Если вдруг судьба отвернется от эмира и его постигнет беда, то вполне возможно, что Асадулла-хан и подобные ему сбившиеся с пути люди захватят власть. Мы понимаем: положение очень трудное. Вот эмир Бухары, Сеид Алим-хан, прислал в Кабул своего личного представителя, просить о помощи. Если бы решал сам эмир, помощь давно была бы оказана. Но, как мы слышали, бухарцам не дали определенного ответа. Что, разве нет сил? Пусть эмир отдаст приказ… Мы только в наших местах найдем десять тысяч всадников. Но в Кабуле не идут на это! Потому что кое-что препятствует эмиру.

Мне было понятно беспокойство ханов. В последние годы правительство Афганистана начало ограничивать власть ханов и беков, стараясь подвести их под действие существующих законов центрального правительства. Это, конечно, не правилось местной знати. Они, наоборот, мечтали расширить свою власть, стать полновластными правителями на местах. Две линии, две стихии сталкивались. А новые политики, вроде Асадуллы-хана, настаивали на том, чтобы действовать еще решительнее, сильнее обуздать ханов и беков. Это еще больше взвинчивало и без того напряженные нервы местных правителей.

У меня не было никаких сомнений в том, что мои собеседники высказываются откровенно, от чистого сердца. Поэтому я не стал уходить от доверительного разговора, а спросил прямо:

— Какие же у вас намерения? Что думаете делать дальше?

Мои собеседники опустили головы, замолчали. Я тоже молчал, выжидая, какой ответ последует. Молчание длилось недолго. Абдукерим-хан медленно поднял густые, совершенно белые брови и так же спокойно заговорил:

— Ясно, что делать… Надо защищать свои права. Потуже затянуть пояс, засучить рукава… Силе нужно ответить силой!

— А найдется ли у вас сила, чтобы поднять такое бремя? — Я старался вызвать хана на большую откровенность. — Государство обладает готовой армией. У него достаточно оружия. А у вас? Что найдется у вас?

— У нас — отважные, мужественные люди, дорожащие честью… Храбрые джигиты… Мы понимаем, что одного только мужества недостаточно. Нам тоже понадобится оружие, пушки. Если мы не получим их у вас, больше взять их нам негде.

Абдукерим-хан выложил все, что у него было на душе, сразу, без всякой дипломатии. Вопрос был ясен, был расчищен путь для дальнейшей беседы. Но стоит ли сейчас поднимать смуту внутри Афганистана? Не повредит ли это нашей основной цели — вовлечь Афганистан в борьбу против большевизма? Не расшатает ли это окончательно и без того слабый трон эмира? Не откроет ли путь опасной политике таких оппозиционных элементов, как Асадулла-хан?