Чёрный караван - [16]

Абдуррахман был родом из Индии, носил в кармане индийский паспорт. Но почти всю жизнь провел в Афганистане, занимаясь торговлей. Его караваны регулярно ходили между обеими странами. Из Индии он привозил ткани, сахар, чай, а назад отправлял ковры, каракуль, сушеные фрукты. В последние годы его торговые дела особенно преуспели. С началом войны, а затем революции из России в Среднюю Азию стало поступать меньше товаров, а некоторые совсем исчезли с рынка. Это, конечно, было на руку таким предприимчивым купцам, как Абдуррахман.

Оставив Артура в гостинице, мы с Абдуррахманом поехали к нему домой. Герат уже спал крепким сном, улицы опустели. Быть может, поэтому шум нашего автомобиля разносился как гром, а его яркие фары бросали свет далеко вперед, пробивая густую темень.

Абдуррахман жил в северной части Герата, за старой крепостной стеной, которая со всех сторон опоясывала город. В его широком, обнесенном высоким дувалом[18], густо заросшем деревьями дворе всегда было людно. Сюда непрерывно стекались гости изо всех уголков Афганистана, из района, где проживают туркмены, даже из Бухары и Хивы. Абдуррахман пользовался репутацией не жадного, радушного, гостеприимного коммерсанта. Его гостеприимство даже тревожило кое-кого из афганских сановников, были и такие, которые поглядывали на него с подозрением. Но щедрость помогала Абдуррахману беспрепятственно проникать сквозь самые узкие двери.

Последний раз я видел Абдуррахмана в начале года. Тогда он был не совсем здоров — ездил в Кандагар и вернулся оттуда больным. Но теперь он поправился. Симпатичное, смугловатое лицо его было спокойно. Одет был во все белое: чалма на голове, тонкий халат па плечах, рубашка, шаровары — как чистый горный снег.

Едва мы вошли в дом, появился знаменитый повар Абдуррахмаиа — Ибрагим. По своему обычаю согнувшись чуть ли не вдвое, он почтительно приветствовал меня. Я пожал ему руку и спросил:

— Саламат асти?

— Элхемдылылла!

— Джур асти?

— Элхемдылылла!

— Хуп асти?

— Элхемдылылла!

— Ашкы!

— Ашкы! [19]

Слушая, как мы приветствуем друг друга и взаимно справляемся о здоровье, Абдуррахман смеялся, как ребенок. Мы со стариком поваром всегда так здоровались. По его словам, он всю свою жизнь провел возле очага, дыша его обжигающим жаром. Нещадный зной печей, как видно, высушил его до самых жил: Ибрагим был тощ, чёрен, только белели редкие зубы. Казалось, ухвати его за нос, он сразу богу душу отдаст. Но все равно он был доволен судьбой, при каждом вздохе благодарил всевышнего. Как-то раз я спросил его:

— Что хорошего сделал тебе аллах, что ты так усердно благодаришь его?

Повар ответил с гордостью, как человек, вкусивший много сладостей в жизни:

— Милости аллаха неисчислимы. Он щедр и милостив. До сего дня, слава богу, в куске хлеба я не нуждался. Дай бог всем такую судьбу!

Кусок хлеба… Больше от жизни ничего не нужно! Большинство восточных людей таковы. Поэтому трудно угадать, когда начинается их бессмысленная жизнь и когда она кончается.

Пока я обменивался расспросами о житье-бытье с Ибрагимом, Абдуррахман успел переодеться. Это был один из тех мусульман, которые живут, сообразуясь с житейской философией, гласящей: «Никто не видел конца мира». Пять раз в день он молился аллаху, но не чуждался и веселья, при случае пил и коньяк, и виски, не отказывался от встреч с молодыми женщинами и девушками. Ложась спать с именем аллаха на устах, он поутру втихомолку поплевывал на небеса и обдумывал способы, как на земле заполучить в свою сеть рабов божиих.

Я шутливо заметил Абдуррахману:

— Как видно, вовсе не трудно обманывать бога. Переоделся — и делу конец…

— С богом поладить можно, — ответил Абдуррахман задумчиво. — Вот его рабов уговорить — куда сложнее. Только что пришло известие из Кандагара. Задержали двадцать восемь наших верблюдов. Все с грузом оружия, патронов…

— Двадцать восемь верблюдов?

— Да.

— Кто задержал?

— Хаким [20] Кандагара.

За ужином Абдуррахман жаловался мне, что все труднее становится провозить оружие в Бухару и Хиву через Афганистан и что особенно мешает ему правитель Кандагара, — забросив все прочие дела, он только и занимается слежкой за караванами. И если не прибегнуть к помощи Кабула, то ни сам Абдуррахман, ни его коллеги-купцы не смогут выполнить свои обязательства.

Признаться, рассказ Абдуррахмана сильно меня встревожил. Поставки оружия были одним из важнейших дел. Я знал, что куда бы я ни приехал, в Бухару ли или в Хиву, прежде всего возникнет вопрос об оружии. Слишком многое обещано, и надо хотя бы частично выполнить обещание, иначе мои слова утратят всякую ценность.

С большим медным подносом в руках вошел Ибрагим, поставил на стол шашлык, от которого валил пар, и хотел удалиться. Я знаком остановил его, налил ему небольшую рюмку коньяку и сказал:

— Если ты этого не выпьешь, я не стану пробовать твоего шашлыка.

Старик сложил руки на груди.

— «Ан гадах бешикест, ан сагы неманед»[21], — ответил он и, почтительно поклонившись, вышел.

Пообещав еще вернуться к вопросу о доставке оружия, я начал расспрашивать Абдуррахмана о положении в Герате, завел речь об Асадулле-хане. В двенадцатом часу пришел капитан Дейли. Он выглядел очень нарядно, — в новом, с иголочки, белом костюме. Под пиджаком — тонкая шелковая сорочка, серый галстук-бабочка обхватывал толстую шею. Белая шляпа на голове, белые туфли на ногах, в руках изящная трость.